Она садится за свой стол и даёт мне пошаговую инструкцию: что именно от меня требуется, чтобы я смогла перевестись.

— Чем скорее ты всё сделаешь, тем лучше, — строго напутствует она. — Никому об этом не говори — слухи расходятся быстро; ректору на подпись твой приказ о переводе всё равно придётся представить, но мы сделаем это, когда уже всё будет решено на сто процентов.

От накатившего облегчения на глаза наворачиваются слёзы, и мне приходится наклонить голову и спрятаться за волосами, что женщина не увидела их.

Заявление о выдаче академической справки я пишу здесь же, под чётким контролем Виктории Эдуардовны; она его принимает и морально готовит меня к тому, что эту самую справку придётся ждать в лучшем случае десять дней. После этого ещё десять понадобятся для того, чтобы меня отчислили и перевели в другой ВУЗ, где мне придётся обращаться в приёмную комиссию с копией зачётной книжки и сдавать вступительные экзамены, а после ликвидировать разницу в предметах в виде «хвостов».

От маячившей на горизонте перспективы спать над учебниками меня заранее мутит, но это всяко лучше, чем сидеть здесь и делать то же самое, но без возможности в конечном итоге увидеть свой диплом.

В аудиторию возвращаюсь окрылённая до нельзя, и, замечтавшись, врезаюсь в Яну.

— Ну что? — нетерпеливо спрашивает она.

— Кажется, получилось, — возбуждённо отвечаю ей.

Обнявшись, мы дружно скачем от переизбытка эмоций и не замечаем нависшей над нами опасности в лице хмурого Влада.

— И чему вы тут так радуетесь? — раздаётся за спиной его леденящий душу голос. Внутри всё обрывается и холодеет. Надеюсь, он не видел, откуда я шла…

Поворачиваюсь к нему слишком резко; если б не держалась за сестру — точно упала бы.

— Да вот, у Оли голова болела да вдруг прошла! — говорит Яна первое, что приходит в голову. Хотя если подумать — перевод в другой ВУЗ и есть моя головная боль. — У неё адские мигрени, аж сиреневые нолики перед глазами пляшут.

Для правдоподобности ещё и языком поцокала, а я приложила все усилия, чтобы в голос не засмеяться.

— Чего мне не сказала? — хмурится Влад, и моё веселье тут же испаряется.

Несмотря на такой большой срок, я до сих пор не могу привыкнуть к тому, что за мной со стороны Гаранина идёт практически круглосуточное наблюдение. Вообще, если бы он не был таким назойливым, возможно, я и обратила бы на него внимание, но Гаранин решил пойти дальше и, после просьбы его папы меня стали валить практически на всех экзаменах, зачётах и практиках — хватало лишь на то, чтобы я с горем пополам закрывала очередную сессию. Но такое будет длиться недолго: если к исходу весны я не скажу Владу «да» — о получении диплома можно будет забыть, а мне не хотелось спускать коту под хвост четыре года обучения, которые я проводила вовсе не в клубах, в отличие от того же Влада.

А ещё меня безумно бесило это потакание детским капризам со стороны Гаранина-старшего. Что, нынче мужчины разучились своими силами добиваться понравившуюся девушку? Или просто мужчины перевелись, и без помощи всемогущего папочки не обойтись?! Какой вообще уважающий себя ректор опустится до того, что валить студентку просто потому, что она отказалась от роли безвольной куклы в руках его сына?!

— Потому что я уже взрослая девочка и могу сама разобраться со своими проблемами, — бурчу в ответ.

Влад подходит опасно близко.

— Сколько ещё ты будешь от меня бегать? — с придыханием спрашивает он, а меня вновь выворачивает наизнанку.

— Ты имел в виду, сколько ещё Андрей Евгеньевич будет угрожать преподавателям увольнением, если меня не будут продолжать «валить»? — выхожу из себя.

Вообще я по природе человек неконфликтный, ко всем отношусь одинаково положительно — до тех пор, пока человек не покажет мне свою настоящую суть. Тогда я как по волшебству превращаюсь в инквизитора, и с моим расположением человек может смело попрощаться. Спасибо генофонду — говорить в глаза правду, какой бы она ни была, и при необходимости не щадить чувства других я умела.

На мои слова Гаранин морщится, словно у него самого мигрень; находиться рядом с ним, когда он недоволен — второе по счёту моё «любимое» занятие после самого Гаранина, потому что в таком виде он словно сбрасывал с себя маску, и я могла лицезреть его вторую — истинную — личину под шелухой смазливости и приторных речей.

— Осторожнее со словами, куколка, — шипит он, и на мгновение мне кажется, будто я смотрю фильм ужасов со своим участием. — Ты хорошенькая, но не настолько.

Где-то внутри начинает шевелиться что-то очень похожее на первобытный ужас, потому что за предыдущие два года Влад позволял себе многое, но голоса никогда не повышал.

Пока я смотрю на его удаляющуюся спину, испытывая двоякие чувства — потому что хотелось, чтоб он уже переключился на кого-нибудь ещё, и в то же время мне было его нестерпимо… жалко.

— Сдаётся мне, что очень вовремя ты решила переводиться именно сейчас, — шепчет мне на ухо сестра. — У парня уже терпение по швам трещит и нервы сдают.

Киваю и прикидываю, когда именно Влад узнает о том, что я трусливо сбегаю, как крыса с тонущего корабля.

— А ты зачем приходила-то? — спрашиваю у Яны, которая учится на худграфе — на два этажа ниже.