— Почему?

— Мама — аллергик.

— Трудное детство, — я улыбаюсь ему в ответ. — Моя очередь, значит? — Киваю, а Саша смотрит в потолок, переплетая свои пальцы между собой. — В школе признался в любви училке, уже не помню по какому предмету, чтобы она мне не ставила очередную двойку.

— Серьезно? — Издаю я смешок. — И сработало?

— Да, она молодая была, — улыбается парень.

— Хитро, — теперь думаю, что сказать мне. Как всегда, когда надо, все вылетает из головы. — Хорошо, в общем, у нас в семье было принято, что после десяти вечера мы с Аней должны быть дома. И однажды, когда Полина уговорила меня погулять и было уже поздно, единственным решением было вылезти через балкон. И первый раз был неудачным, — морщусь я. — Короче, напоролась на железяку, когда спрыгнула с пожарной лестницы и упала, — после этой фразы он приподнимает брови. — У меня даже шрам остался, смотри, — я сажусь и поднимаю левую руку локтем вверх, показывая на внутреннюю сторону предплечья.

Парень тоже присаживается и рассматривает мою «боевую метку». Но если мне весело (это было очень давно), то он какой-то серьезный.

— Капец, ты отважная. Стоило хоть того? — Говорит он, а я опускаю руку и усмехаюсь.

— Я жуткая паникерша, так что дальше нашего забора я не ушла, — прислоняюсь спиной к стене. — Теперь ты.

Саша опирается на руку, почесывая затылок. Пока он вспоминает, не могу не смотреть на его мощную грудь и пресс. Просто передоз привлекательности.

— Лет до семнадцати у меня была длинная челка как у эмо, — произносит Саша, и я смотрю на него, приподнимая один уголок губ и сдвигая брови к переносице.

— Что? — Пытаюсь представить и смеюсь от этого образа. Он широко улыбается, слегка покачиваясь. — Не могу представить даже. И что заставило избавиться? — Пожимает плечами.

— Не знаю, просто надоело видеть все наполовину, — смеется он, причесывая рукой волосы назад.

Все-таки интересно узнавать такие мелкие подробности. Вроде бы ничего особенного, но ведь это наша жизнь. Сколько таких фактов накопится за все время? Миллионы, миллиарды? А они делают нас такими, какие мы есть. Даже без самой маленькой детали уже не ты, не полная картина твоей жизни.

— Я впервые поцеловалась в двадцать лет, — прикусываю губу я, улыбаясь.

— Выдумывать-то зачем? — Саша издает смешок, очень удивляясь.

— Это правда, — я легонько толкаю его ногой, но парень мотает головой.

— Не верю.

— Верь не верь, но это так.

— Это что, было вчера? — Мы начинаем вместе смеяться. Приятно, что он думает, что мне меньше, чем есть на самом деле. — Нет, серьезно, где-то ты явно допустила ошибку. Либо не в двадцать, либо не поцеловалась, либо не ты, — я хихикаю, прикрывая рот ладошкой, и сваливаюсь обратно на подушку, все еще улыбаясь. Происходит небольшая заминка, пока парень, видимо, вспоминает новый факт, смотря на меня. — Почему у тебя нет парня?

Я сдвигаю брови, смотря на Сашу с непониманием. Ладно, для всех моих родственников у меня на лбу написано: «Спросите меня о моей личной жизни». Но ему зачем это знать, почему он спросил? Сглатываю, потому что вспоминаю Марка.

— Нет и нет, — пожимаю плечами я. — Мне и так хорошо.

«Вот только не надо снова говорить, что тебе и так хорошо», — тут же всплывают слова Ани в моей голове. Саша пристально смотрит, слегка прищурившись.

— Что? — Усмехаюсь я, н выдержав его взгляда. — Можно подумать, я такая вся с обложки спустилась.

— Мне кажется, тебе мешает твой собственная зажатость, — улыбается он.

— Зажатость?

— Да, — я выжидающе наблюдаю за ним, хмурясь и немного приоткрыв рот. — Но ты преуменьшаешь свои возможности, недооцениваешь. Будь уверенней.

— То есть я не уверена в себе? — Я снова поднимаюсь из лежачего положения.

— Нет, но мне кажется, чуть больше риска не помешает, — он уже забыл, как я испытала судьбу нашим, так скажем, знакомством?

— Вы у меня в квартире, молодой человек, следите за языком, — говорю я и вызываю у парня улыбку. — Может, все наоборот: у меня слишком завышенные требования.

— А, ну, типа, чтобы своя квартира в центре была, машина лимонов за пять.

— Эй, — я сердито кидаю в него подушку, но Саша ловит ее и приподнимает брови. — Другие требования.

— То есть тебе и бомж сойдет? Очень завышенное требование, — смеется он, убирая подушку на место.

— Нет, мне важна личность.

— Среди бомжей много интеллигентных людей, — я цокаю, придя к выводу, что серьезным этот разговор не получится.

— Ой, все, отстань, — вздыхаю я, но потом издаю смешок: — Даже если бы я выбрала бомжа, боюсь, мой папа бы не оценил.

— А мама оценила бы? — Подмигивает Саша, улыбаясь.

— Тоже вряд ли, но отец был бы в ярости, — я прислоняюсь к стене, воображая, как бы папа отреагировал на такой расклад. — Мол, «как так, совсем спятила, что скажут родственники, быстро скажи, что это шутка», и все в таком духе.

— Его можно понять.

— Не всегда, — говорю я тише, замолкнув.

Больше улыбаться не было ни сил, ни настроения. Как бы я не хотела убежать от проблемы с отцом, мне никуда не деться, и пускай решение найдено, но внутри что-то грызет. Меня раздражает эта ситуация целиком и полностью, от ее причины до возможного конечного результата.