Шрифт:
Я падаю, падаю, падаю… И все не могу коснуться Земли. Может, потому что я падаю вверх, в небо?
– На’Аталии… Придите в себя… На’Аталии, пожалуйста!
Она слышит голос – странный, говорящий на чужом языке. Голос, который так привык к властным интонациям, что нежные ему как-то и не идут.
– Да сделайте что-нибудь! – рычит этот голос.
И раздается еще один:
– Претемный, это ее решение – уйти или остаться. Тело не имеет несовместимых с жизнью повреждений.
Снова рычание. И она понимает, что властный ругается. Кажется, это орочий. Очень замысловато-неприличное определение.
– Зовите, лур… Больше ничего не остается.
– На’Аталии, останьтесь… Я прошу вас…
Этот голос не дает ей ворваться в небо. Стать свободной, как ветер.
И Наталье в какой-то момент становится интересно: какой он, хозяин этого голоса?
Она раскрывает глаза, видит склонившегося над ней мужчину. Понимает, что на коленях у него она и лежит.
И это явно не человек. Слишком изящные черты лица. Острые уши. Белым облаком обнимающие его фигуру длиннющие волосы, сильные нежные руки, гладящие ее по лицу. И глаза…
– Какой потрясающий цвет, – говорит она ему.
– Чего? – спрашивает он шепотом.
– Глаз. Я никогда таких красивых не видела.
– Живая! – выдыхает он с облегчением.
Глава седьмая
Наташа проснулась. Осторожно прислушалась к себе – что-то с ней было не так. Охнула болезненно – голова тяжелая, будто в нее насовали чего-то медного. Или свинцового?
– И что это такое? – пробурчала она негромко. – Перепила вчера, что ли?
Но дикой жажды не было. Засуха в Бодунах не наблюдалась.
Заворочалась, пытаясь найти позу поудобнее. Зацепилась за что-то теплое и жесткое.
– Э’тили моа, – раздался рядом бархатный мужской голос.
«Луна моя», – машинально перевела она на земной.
– Не вертись, спи, – продолжил мужчина.
Наташа взвизгнула.
– Ну, что еще? – Он распахнул изумительные сиреневые глаза.
– Я в постели с темным…
– С владыкой темных, – уточнил он.
– И что я тут делаю? – очень-очень осторожно спросила она.
– Согреваете мне ложе – что тут непонятного! – нахмурился претемный лур.
А Наташа посмотрела на него с укоризной и обнаружила на себе пижаму из белой мягкой ткани. Почти по размеру, только рукава и штанины отрезаны. Похоже, прямо ножом. Да еще в плечах свободно. Помотала головой. У нее опять провал в памяти, а этот… претемный лур… явно развлекается.
– Вот уж не думала, что темные на это способны… – проворчала она.
– На что именно? – поинтересовался владыка.
– Шутить. Иронизировать.
– Мы – разные. Как и люди, как и все остальные. Другое дело, какими мы хотим казаться.
– То есть мнение о темных как о высокомерных, склонных к бешенству, презирающих сострадание…
– Это все – чистая правда. Мы высокомерны – со всеми, кроме тех, кого сочли равными нам. Мы действительно можем впасть в бешенство. И тогда будем способны только убивать. Другое дело, что повод должен быть очень и очень значимый. Что же касается милосердия… Мы не будем поддерживать слабого. Но способны на искреннюю бескорыстную помощь тем, кого уважаем.
– Вопрос, – помахала она рукой. – А слабость… Вы имеете в виду физическую?
– Думаю, вы сами знаете ответ на свой вопрос.
Владыка грациозно поднялся. Наташа чуть было не зажмурилась, как девочка-студентка в свой первый раз, но обнаружила темного в мятых штанах наподобие пижамных. Торс был обнаженным.
Наташа залюбовалась. Мужчин с исключительным торсом в ее жизни было предостаточно. С семнадцати лет, с академии, когда рядом всегда были военные. И муж – командир спецгруппы десантников.
Но то совершенство фактуры и изящество линий, что сейчас оказалось перед ней…
Она поймала на себе внимательный насмешливый взгляд темного.
– Простите, – потупилась.
– Что вы! Мне приятно, – рассмеялся он и исчез в ванной.
Появился скоро. Минут через десять. По-прежнему полуодетый.
– Теперь ваша очередь, – подхватил он ее на руки и потащил в ванную.
– Оставьте меня, – распорядилась Наташа. – Я сама пойду!
– Ночью вы уже доходились до какого-то невротического приступа.