Александр Бондарь
Год Чёрной Обезьяны
ПРОЛОГ.
ГОД 1992-Й. ГДЕ-ТО В ЮГОСЛАВИИ. Солнце с час уже, как опустилось за верхушки высоких деревьев, и в лесу было темно как в карцере. Только тусклая Луна то там, то тут показывала себя в густой листве. Три человека, в пятнистых куртках, пробирались сквозь чащу. Они с трудом могли видеть друг друга.
Автоматные дула у первых двоих высовывались краешком - в темноте можно было не разглядеть.
Уже прошло больше часа, а лес все не заканчивался. Двое остановились, услышав за спиною треск сучьев и что-то русское, очень матерное. Это их товарищ, что ковылял следом, рухнул, зацепившись за какую-то корягу. Ему помогли подняться.
Он продолжал выдавать ругательства, растирая ушибленное колено.
– Тихо!
– Послышалось по-русски, но коряво.
– Здесь много НАТО. Очень опасно. Нельзя говорить громко. НАТО могут слышать.
Русский что-то пробурчал в ответ, и все трое двинулись дальше вглубь леса - туда, где совсем ничего не виднелось, где только расплывчатые очертания веток, сливаясь, таяли в темноте.
Вообще, он был не совсем русским, о чем говорили смуглая внешность и кавказский акцент.
– Отдохнём, - сказал один из проводников и присел на траву.
Кавказец обернулся.
– Я не устал, - бросил он резко.
– Отдыхать будем после.
– Нельзя, - ответил проводник.
– Идти еще долго. Надо отдохнуть.
По тону, каким это прозвучало, кавказец понял: возражать не стоит.
Он упал на траву. Лиц людей рядом было не разобрать сейчас и не разобрать вообще ничего - все покрывал ночной мрак. Только листья над головой перешептывались, встревоженные ветерком. Хотелось курить, но каждый знал, что об этом нельзя даже думать.
– Откуда ты?
– Негромко спросил кавказца один из проводников.
– С Кубани, - ответил тот.
– Какой город?
– Краснодар.
– Краснодар? Нет, не слышал. У нас тут в отряде один русский был - с Ленинграда. Хороший боец. С каждого боя по две головы в мешке приносил. Его мусульмане в плен взяли. Мне рассказал потом один наш, который с ним в плену был. Когда мусульмане этого русского пытать начали, он сам руку в печку положил. Те его стали уважать - без пыток застрелили.
Кавказец смотрел на рассказчика, не видя его. Он чувствовал, как, вдруг, стало холодно.
– Что, сильно пытают?
– Спроси у Милоша, - серб кивнул в сторону другого проводника и хрипло захохотал.
– Но только он тебе не ответит. Ему мусульмане язык отрезали. Но убить не успели. Он вырвал нож у одного из них и убил обоих, которые его пытали. Потом убежал. Обычно мусульмане кастрируют пленного и таиландский галстук делают, как их ваши чеченцы научили: в горло - ножом и вытягивают оттуда язык. Долгая смерть.... Если нас мусульмане захватят, лучше сразу себя убить.
– Он помолчал, наслаждаясь впечатлением, какое должен был произвести рассказ. Серб чувствовал, что кавказцу не по себе. Тот не отвечал, и рассказчик продолжал говорить своим тихим, но внятным шепотом.
– Милош хороший солдат. У него на счету восемнадцать мусульман и четыре НАТО. Он поклялся мстить за родных. Когда в его деревню пришел отряд ООН, это были мусульмане в их форме. Они убили всех. Каждому, даже детям, отрубали три пальца на руке - которыми крестятся. Его жену насиловали, а потом резали на куски. Голову ее повесили на дереве. Детей закопали живыми. А потом его родители погибли, когда НАТО бомбили город. Их самолеты бросали бомбы туда, где были только дома людей, больницы, школы. Мы сбили один самолет и взяли в плен летчика. Он рассказал, что их генералы хотят больше мертвых и больше разрушенного.
– Серб помолчал.
– Мы с этим летчиком все то сделали, что мусульмане с пленными: кастрировали, а потом - таиландский галстук. Он очень нас просил, чтоб мы его застрелили...
– Кавказец по голосу чувствовал, что рассказчик улыбается.
– Позавчера я фото видел. Там хорват стоит и голову нашего держит отрезанную - трофей такой. Мы ее у убитого офицера ихнего нашли. Он и еще несколько их солдат в селе хорватском прятались.
– Серб почесал за спиной и мрачно сплюнул в траву.
– Нет больше того села. И вообще ничего нет там - угли только и кости обугленные... Ладно, - он привстал.
– Пошли, идти надо.
Все трое поднялись и молча двинулись дальше, раздвигая руками переплетения густых зарослей и колючих, торчащих во все стороны веток.
Когда обходили стороной небольшую поляну, показалось, что там, за деревьями, почти как днем: сияющий диск Луны обливал тишину вокруг своим светом, выдавая там и тут фантастические силуэты.
Поляна осталась позади в нескольких метрах, и тут кавказец замер на месте. Сквозь полумрак и ветки деревьев он ясно различал сейчас очертания трех фигур в касках. Рука его поползла к торчащей из-под кожанного армейского ремня рукоятке "Браунинга". Но едва он ухватился за пистолет, как тишину разорвали три короткие автоматные очереди. Оба его спутника мешками повалились в траву. Кавказец стоял, как парализованный. Он боялся дышать. Двое в касках шагнули к нему из кустов. Это были натовские солдаты. Два дула разглядывали его в упор.
– No!
– Закричал он все, что знал по английски.
– No! Не стреляйте! Я уже сдаюсь.
Медленно, двумя пальцами извлек из-за пояса пистолет и отшвырнул его в сторону как можно дальше, после чего поднял высоко вверх обе руки.
НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ СПУСТЯ. ГДЕ-ТО В АМЕРИКЕ.
– Имя!
– Артур.
– Фамилия!
– Гаджибов.
– Откуда?
– Из Краснодара.
Блондин в белой рубашке, верхние три пуговицы которой были расстегнуты, жевал во рту окурок. Руки держал в карманах белых отутюженных брюк. На стуле перед ним сидел бородатый кавказец. Он тупо разглядывал наполненную сдавленными окурками фарфоровую пепельницу.
– Как попал в Югославию?
Кавказец молчал, продолжая смотреть в сторону.
– Я тебя спрашиваю.
– Вашим людям я уже все сказал.
– Похоже, ты не понял еще, где оказался.
– Блондин с интересом разглядывал кавказца.
– Мы умеем быстро разговорить любого.
Кавказец, не отрываясь, смотрел на пепельницу.
– Я все уже сказал.
Кроме них в комнате был еще усатый брюнет в мятой рубашке. Он сидел прямо на столе, свесив ноги и молча курил. Сквозь зашторенные окна пробивались очертания небоскребов - типичный пейзаж большого американского города.