– Именем советского народа! Готовься! Цельсь! Пли!

Выстрелы прозвучали на удивление тихо. Я их почти не слышал. Первая мысль: меня уже убили. Но перед собою я видел знакомые улицы и знакомые дома. Значит, я пока еще не на том свете, - понял я, - пока - на этом.

Не помню, как добежал до своего дома. Не помню, как поднимался наверх по кривой обвалившейся лестнице. Не помню, как открывал дверь. Помню только, как застыл у раскрытой двери соседской комнаты: соседка - не старая еще женщина... нет, вы не поверите - она МОЛИЛАСЬ. Вы мне не верите, я понимаю это, я ведь и сам себе не поверил. Вдруг откуда-то услышал мелодию. Я не мог понять, откуда она доносится. Казалось, что отовсюду. Слов было не разобрать. Но я знал что песня эта - о вере в то, чего никогда не было, надежде на то, чего никогда не будет, любви - чистой и бесконечно прекрасной, которой никогда не бывает.

И тут, вглядевшись, увидел на стене вместо иконы большой портрет Сталина. И было написано:

"Святой Иосиф, царь иудейский. Советский господь-вседержитель".

Голову святого Сталина окружал нимб.

Теперь я уже разбирал слова песни:

– Широка страна моя родная, много тюрем в ней и много лагерей...

Кланяясь до земли, женщина бормотала глухо:

– ...и да прославляется имя твое, и да продлится правление твое, и да будет воля твоя - как на небесах, так и на земле. Хлеб наш насущный давай нам на каждый день, и прости нам грехи наши...

Я пошел в свою комнату. Захлопнув за собой двери, упал на кровать. "Сейчас я усну, - сказал себе, - усну, и весь кошмар на этом закончится. А завтра все будет, как раньше... как раньше... раньше..."

Я не заметил, как уснул.

Приснился Чарльз Дарвин. Дарвин доказывал, что я - обезьяна, и мне с ним почему-то не хотелось спорить. А приглядевшись, я увидел, вдруг, что он, Чарльз Дарвин - и в самом деле cделался обезьяной. Дарвин прыгал вокруг меня на трех лапах, сжимая в четвёртой стянутый где-то банан.

1989 г.

Туапсе.