Ветер гнал по небу свинцово-серые тучи. Когда чуть позже Андрей вернулся к бане, чтобы подкинуть в печку дров, из этих туч на землю неожиданно низверглись потоки дождя. Капли застывали на лету, лепились к деревьям, проводам и крышам, образуя ледяную корку. Капли царапали щеки и долбили по макушке. Капли бились о снег, превращаясь в скользкий наст, и весь воздух, все пространство было наполнено нереальным, потусторонним шелестом. Подобного Андрей на своем веку еще не видал, и стоял, потрясенно наблюдая за тем, как постепенно гнутся тонкие ветви вишен, окованные льдом.

Печка больше не чадила, и оставалось лишь время от времени подкладывать поленья в подтопку. Температура росла угрожающе медленно, к пяти вечера она едва перевалила за тридцать пять градусов — и тут до Андрея наконец дошло, почему затапливать зимой лучше пораньше. Он сказал себе, что опыт, безусловно, приобрел бесценный, но, к сожалению, теперь уже бесполезный, поэтому расстраиваться ни к чему.

Стемнело. Андрею, привычному в московской иллюминации, близящаяся ночь казалась глухой и беспросветной. Она наползала: сырая, холодная, пугающая, пропитанная одуряющей свежестью, от которой неумолимо тянуло в сон. Апокалипсический ледяной дождь все изливался на землю из грузных низких туч, с натужным, болезненным упорством ползущих по небу. Мало-помалу Андрей притерпелся к его замогильному шелесту и барабанной дроби града по карнизам.

В очередной раз покинув уютный, теплый дом, он неторопливо направился к бане, засунув руки в карманы железнодорожной фуфайки, деловито посвистывая и чувствуя себя полноправным хозяином и вообще первым парнем на деревне. Дождь хлестал по щекам, будучи не в силах испортить его прекрасного настроения, проникал за шиворот и всячески пытался досадить. Андрей наслаждался им, прикрыв от удовольствия глаза. Банное окошко из гофрированного стекла, треснувшее, мутное и закопченное, пропускало на улицу лишь унылое желтоватое пятнышко света. Подернутое дождевой пеленой, оно колыхалось в ночи бледной кляксой и вот-вот норовило растаять, оплыть, точно свечной огарок, и впитаться в землю.

Странно. Андрей мог поклясться, что выключал свет.

Нашарив в темноте ручку, он протиснулся в предбанник и тут же понял, что в бане посторонний. Во-первых, из-за двери доносились странные звуки: стук, шорохи, плеск воды. Во-вторых, плесень и затхлость, источаемые старым хламом, перебивал иной запах: острый, пленительный и опьяняющий.

Медленно и бесшумно Андрей подкрался к утепленной, обитой металлической лентой двери. С него текло. Капли соскальзывали с отяжелевшей челки, торчащей иголками, и разбивались о нос, щекотно сползая по холодной от ветра коже. Тонкий, тревожно знакомый, нервирующий аромат свежести с горьковатыми полынными нотками отозвался в теле нервной дрожью и коротким, болезненным сердечным спазмом. Андрей тряхнул головой, с усилием моргая, словно это могло избавить от слабости в коленях и наваждения: каких-то эфемерных жгуче-тоскливых обрывочных воспоминаний, дробью промелькнувших в голове. Он протянул руку, и тут взгляд зацепился за вещи, небрежно брошенные на пару грязных табуретов. Полчаса назад их здесь не было. Андрей наклонился и подцепил пальцем воротник темной рубашки, под которой обнаружилась мятая, потасканная куртка с накладными карманами и нашивками. Нервно облизнув губы, выпрямился и подозрительно уставился на дверь.

В происходящем требовалось разобраться. Мысль о том, что запропастившийся ангел Господень, едва вернувшись, полез в баню мыться, казалась невероятной.

Андрей кашлянул в кулак.

Самозабвенная возня за дверью мгновенно стихла.

— Азариил? — позвал он слегка севшим от холода голосом. — Зар, это ты?

— Андрей? — неуверенно долетело из бани.

И снова тишина.

— Угу, — от облегчения начиная забавляться, он оперся спиной о стену рядом с дверью и уставился в крошечное окошко напротив. — Или ты ждешь кого-то другого?

— Никого, — с ноткой смущения в голосе.

Андрей усмехнулся:

— Не переживай, я унесу твою тайну в могилу. Давно подозревал, что ничто человеческое тебе не чуждо, поэтому не смущайся. С водой-то хоть разобрался?

— А?

— Кран, говорю, открывать научился?

Подача горячей воды из бака здесь была устроена хитро, по самодельному трубопроводу.

На сей раз молчание продлилось чуть дольше. Андрей даже успел ощутить легкий укол испуга: а ну как ангел сейчас тихо испарится вместе со своими вещичками? Ищи его потом. Жди его потом.

— Я всегда умел, — наконец снизошел до ответа Азариил. — Это просто.

А вдруг он ранен?! Такая простая, такая очевидная мысль! Прокляв все на свете и в первую очередь собственную дурость, Андрей схватился ручку. Не заперто, дверь поддалась… чтобы тут же быть захлопнутой снова, изнутри.

— Эй, ты там в порядке? Помощь не нужна?

А можно ли причинить вред посланнику небесному?

— Со мной все хорошо, — хрипло пробормотал Азариил.

Тут уж пришла пора струхнуть не на шутку.

— С трудом верится! — Андрей стукнул кулаком по двери. Обивка поглотила удар. — Открывай сейчас же!

— Не нужно волноваться, все хорошо…

— Не ври, — Андрей снова подергал ручку. — Ты пропадал неделю! Не прислал ни единой весточки! Хоть бы… не знаю, почтового голубя отправил! У тебя усталый голос! Ты разделся! Ты хоть раз в свое пребывание на земле стаскивал с себя эту убогую ветошь?

— Какую ветошь?

— Куртку! Держу пари, даже пуговицы расстегивать не умеешь. А ещё ты моешься! Ангел, который озаботился своим телом настолько, что полез в баню, либо пьян в доску, либо смертельно ранен. И лучше бы тебе быть раненым, — почти прорычал Андрей, сжимая кулаки и понимая, что злится скорее на собственную эмоциональность и неловкость, нежели на Азариила.