Порядок распределения продуктов был очень строгий. Все, что разведчики приносили, — все, до последней крупинки, сдавалось в хозяйственную часть, а там уже распределялось по подразделениям. Ни один боец не имел права воспользоваться чем-нибудь лично для себя.

В каждом подразделении была своя кухня и одна кухня для санчасти, штаба, радистов и разведчиков.

Поваром на штабную кухню был назначен казах Дарбек Абдраимов. Повар ввел свое «меню» — болтушку. Делалась она так: мясо варилось в воде, затем вынималось, а в бульон засыпалась мука. Получалась густая клейкая масса, которую мы шутя называли «болтушка по-казахски». Ели болтушку вприкуску с… мясом. Хлеба у нас не было.

Когда не было муки — а это случалось часто, — вместо болтушки ели толчонку: в бульоне варили картошку и толкли ее.

Если не было муки и картошки, находили пшеницу или рожь в зернах и варили. Всю ночь бывало стоит зерно на костре и кипит, но все-таки не разваривается.

Когда появилась мука, у нас стали печь вместо хлеба лепешки. Дарбек это делал мастерски. Он клал тесто на одну сковородку, прикрывал другой и закапывал в угли. Получались пышные «лепешки по-казахски».

Большим подспорьем служил «подножный корм». В лесу было много грибов, земляники, малины, черники. В подразделениях наладили сбор ягод и грибов. От черники у партизан чернели зубы, губы и руки. Иногда чернику «томили» в котелках на углях костров. Томленая, она была похожа на джем. А если к томленой чернике добавляли трофейный сахарин, то получалось лакомое блюдо — варенье к чаю. Кстати сказать, чаю у нас тоже не было. Кипяток заваривали листьями и цветами.

Лагерь наш был недолговременным. На дым костров, запах пищи и отбросы слетались вороны, они могли нас выдать. К тому же в колодце вода оказалась недоброкачественной, и доктор Цесарский потребовал смены места лагеря. Перешли километров за двадцать и там раскинули новый лагерь. Потом, по разным причинам, мы часто меняли стоянку и привыкли к переездам на новые «квартиры».

Много хлопот по лагерю выпадало на долю Цесарского. Он устраивал санитарные палатки, лечил раненых, следил за гигиеной, принимал больных в деревнях и успевал всегда и во всем.

В самый короткий срок он завоевал среди партизан авторитет. В него как врача верили все. Он умел подойти к каждому раненому, больному.

Фложераксу, который не понимал по-русски ни слова, Цесарский мимикой и жестами объяснил состояние его раны, внушил веру в выздоровление и доказал, что тот будет жить и уничтожать немцев.

Руку Кости Постоногова Цесарский положил в лубок, сделанный из выструганных по его указанию дощечек. Рука начала срастаться, и Постоногов мог уже пользоваться наганом-самовзводом.

— Потом займемся врачебной гимнастикой руки, — успокаивал Костю доктор.

Когда говорят об умелом, опытном враче, то обычно представляют себе пожилого человека с бородкой клинышком, смотрящего на пациента поверх очков. Такой портрет совсем не подходит к Цесарскому.

Альберту Вениаминовичу Цесарскому было двадцать один год. Он окончил Медицинский институт в Москве за месяц до войны. Будучи студентом, проходил хирургическую практику в Институте имени Склифасовского. Как только началась война, Цесарский подал заявление в Московский комитет комсомола с просьбой послать его на фронт. В июле его направили в одну из частей московского гарнизона.

Когда мы формировали отряд, к нам попали товарищи Цесарского. От них Альберт Вениаминович узнал мой телефон и позвонил. В назначенное время он явился ко мне. Я увидел высокого, молодого, красивого брюнета.

— Товарищ Медведев, прошу зачислить меня в вашу партизанскую группу и отозвать из тыловой части.

— А что вы умеете делать?

— Я знаком с полевой хирургией. Знаю немецкий язык.

— Нам нужен хирург, врач по всем болезням и храбрый солдат.

— Себя хвалить трудно. Спросите обо мне Базанова, Шмуйловского, которые зачислены к вам в отряд.

Я попросил Цесарского тут же написать рапорт. С этим рапортом побывал у генерал-полковника, в ведении которого находилась дивизия, где числился Цесарский.

Генерал-полковник написал на рапорте: «Откомандировать в распоряжение полковника Медведева».

Цесарский радостно схватил рапорт с резолюцией генерал-полковника и полетел в свою дивизию.

В немногие дни, оставшиеся до полета в тыл врага, Цесарский не терял ни минуты. Он доставал препараты, медикаменты и хирургические инструменты, которые ему могли потребоваться. Ходил на хирургическую практику, советовался с опытными хирургами, читал медицинские книги и успевал проходить подготовку наравне с другими бойцами.

Он должен был лететь со мной вместе, но когда мы узнали, что там, у Толстого Леса, разбился старик Калашников и что ему нужна немедленная медицинская помощь, я вызвал Цесарского:

— Сегодня можете вылететь?

Это было уже под вечер.

— В любую минуту, — ответил Цесарский.

— Через два часа вы вылетаете.

— Есть!

Цесарский незадолго до этого женился. Он побежал домой попрощаться с женой, но она куда-то ушла. Так и пришлось ему улететь не попрощавшись.

Цесарский был неутомим: всегда занят, всегда хлопочет, всегда куда-то спешит.