И кажется, что выстоял монастырь двести пятьдесят с лишком лет только для того, чтобы Есенин с бандой имажинистов в 1919 г. измалевали его разными нехорошими словами. Зато, как он писал про коллегу Маяковского – штабс-маляр (стихотворение «На Кавказе»), а и сам оказался маляром.

Малевал Есенин – будто мстил старинной обители за то, что когда-то не приглянулся ей памятник Пушкину. Отсутствие взаимопонимания между московскими церковными властями и Пушкиным – тут, как говорится, к бабке не ходи. Недаром Александр Сергеевич жаловался на митрополита Филарета, запретившего ему венчаться в домовой церкви князей Голицыных на Волхонке. Пришлось бракосочетаться в храме «Большое Вознесение» у Никитских ворот, в приходе которого стоял дом Гончаровых. А между тем, Филарета чтили в Страстном монастыре, освещал он надвратную церковь св. Алексея Человека Божия.

Похоже, что переименование Страстной площади в Пушкинскую в 1931 г. спасло ее, обозначив новый смысл ее существования. И постепенно, к «оттепельным» годам образовался такой интеллигентский «загон»: недоскреб «Известий» – «Новый мир» – кинотеатр «Россия» – редакция «Московских новостей» – Дом актера. И в центре всего этого – памятник Пушкину. А если вспомнить про превратившуюся в 1960-е годы в Бродвей улицу Горького, прорезавшую площадь, получается еще интереснее!

Памятник Пушкину после переезда на Пушкинскую площадь. Слева – Дом актера, справа – дом «под юбкой» (1950-е гг.).

Теперь нельзя было не прийти на площадь, хотя бы для того, чтобы в очередной раз не повстречаться с бронзовым поэтом. Без него – никак. Памятник Пушкину с момента своего появления не давал спать спокойно многочисленным собратьям Александра Сергеевича по перу – ни Есенину, ни Маяковскому, ни тем более поэту Рюхину из «Мастера и Маргариты». В своем знаменитом стихотворении «Пушкину» Есенин писал:

И прозвенело – поставили на Тверском бульваре памятник Сергею Александровичу. А вот и Владимир Владимирович говорит «дорогому Александру Сергеевичу»:

Маяковский так хотел себепамятник, что даже из жизни ушел раньше времени, восстав из гранита на соседней площади.

Нельзя, однако, не заметить странное соседство, образовавшийся треугольник памятников: Пушкин – Есенин – Маяковский. Все трое были поэтами, умерли не своей смертью, споры о причинах и обстоятельствах ухода из жизни каждого из них ведутся по сей день. Вот и не верь после этого в мистику совпадений.

Скульптора Опекушина мало кто сегодня узнает в лицо. Созданный им памятник удивительным образом отвоевал себе право считаться народным произведением. Недаром приходят сюда из года в год люди читать пушкинские строки. Но почему Пушкин стоит, склонив венценосную голову, показательно сняв головной убор? Скорбит он по Пушкинской площади!

Пушкинская площадь отпочковалась, отлетела от своих примет… Как нос гоголевского Ковалева, пустилась она в свободное плавание по Москве, по страницам прозы, поэзии и мемуаристики. И давно уже стала неосязаемым и не только московским явлением, получив на это право по причине того, что родился в Москве за год до начала девятнадцатого века потомок Ганнибаллов. Появился он на свет в Немецкой слободе, в давно сгинувшем доме. Потому Пушкинская площадь приняла на себя право считаться первейшим местом, связанным с поэтом.

Выход этой книги, с одной стороны, ожидаемый, а с другой – нет. Ожидаемость продиктована двойным юбилеем: сто тридцать лет открытию в Москве памятника Пушкину и столько же лет Пушкинскому празднику. Поэтому и появление книги кажется вполне естественным.

Но есть и другая причина – неюбилейная. В последнее время возросла подготовительно-строительная активность вокруг Пушкинской площади, внушающая серьезные опасения по поводу сохранения этого объекта исторического наследия. Порою кажется, что причиной работ является само присутствие Пушкинской площади в таком самом что ни на есть историческом центре. В своем нынешнем виде мешает она организации бессветофорного движения на Тверской улице. Все это напоминает греческий миф о Прокрусте и его прокрустовом ложе, в которое он пытался насильственно вместить любого, кто не подходил под его мерку.

Книга эта – попытка еще раз напомнить об уникальности Пушкинской площади, может быть, уникальности не вполне осязаемой для нас и потому тем более ценной и важной.

За свою долгую жизнь площадь, о которой мы поведем рассказ, носила, по меньшей мере, четыре названия: у Тверских ворот, Страстная, Декабрьской революции и, наконец, Пушкинская. Каждое из названий олицетворяет историческую эпоху, повлиявшую на его возникновение.