Четвертым гостем оказался Мустафа. Несмотря на чужую внешность — его лицо неуловимо изменилось, явно с помощью косметической хирургии, я легко узнал взгляд старого знакомого. Мой недавний партнер по незаконным делишкам в протекторате одобрительно, напоказ даже, покивал выразительно — мол «Олега, красавчик, быстро сориентировался».

Присутствие сирийца меня не удивило — я помнил, что он часто являлся компаньоном Олега в прошлом, и неудивительно что Мустафа оказался связан с ФСБ. Уверен, что именно как наблюдатель или помощник от федералов он и прибыл сюда. Кстати, Мустафа как бы и не «товарищ майор» окажется — учитывая мою уникальность в роли государственного актива.

— Что здесь происходит? — зазвенел льдом голос Анны Николаевны.

— Ваше высочество… — попробовал я было перевести внимание княгини. Мустафа после моих слов скривился как от запаха дуриана.

— Ваше сиятельство, — синхронно с подсказкой-шевелением его губ исправился я. Чуть не оконфузился — потому что Мустафа прибавил к «ваше сиятельство» уточняющее междометие.

Но что говорить дальше, я не знал, лихорадочно соображая.

— Я требую от вас ответа, что за девка лежит в вашей кровати и как она там оказалась, — словно молотком по латуни чеканку отбивая, произнесла княгиня.

— Ваше сиятельство, у каждого человека есть право на личную жизнь… — попробовал я было перевести происходящее в иную плоскость выяснения.

Это сработало бы в случае, если б я находился в своем теле и равном окружении. Но перед княгиней сейчас стоял вооруженный зубной щеткой четырнадцатилетний подросток, устроивший непотребство на ее территории, в ее доме! Был бы кто другой, она может быть и закрыла глаза, но я ведь был беспардонным приветом из прошлого, бельмом на глазу рода.

Не слушая, княгиня порывисто двинулась вперед. Мне хватило ума не пробовать ее остановить. Подойдя к кровати, Анна Николаевна рывком сдернула с бедняжки горничной одеяло.

Секунда, другая, третья. Отпущенное одеяло упало, а ко мне обернулась самая настоящая фурия.

Раньше подобное я видел только в кино — глаза княгини превратились в два горящих огнем провала, а кисти объяли языки пламени. Верхняя губа Анны Николаевны ощерилась, а на лице появилось маска ярости.

В этот момент вновь сработал инстинкт самосохранения — как было совсем недавно с Астеротом. Тот самый инстинкт, который тысячи лет помогал моим предкам выживать. Еще секунда и я труп — мелькнуло отчетливое понимание.

В этот раз от моих действий ничего не зависело — не надо было терпеть боль, и находить нужные слова — я просто смотрел в глаза собственной смерти. Сам я не мог сделать ничего, но в этот момент начало действовать мое тело. Начало действовать, несмотря на полную неподвижность — мобилизуя возможности и способности организма. Я стоял как стоял, но время вдруг словно остановилось, замирая во мгновенье. Все вокруг подернулось серыми всполохами и мглистой пеленой, в которой ярким пятном горела фигура княгини.

В остановившимся мгновенье остались только мы вдвоем — и при этом я принял более удобную оборонительную стойку. Не знаю, сколько прошло времени. Вероятно, всего несколько секунд — но они показались мне вечностью.

Объявшее кисти княгини пламя постепенно исчезло, глаза потухли — став просто чуть темнее, храня память о плескавшемся в них огне. Я моргнул, и серость вокруг приобрела прежние оттенки яркого мира. Может быть показалось, но вроде прямо перед глазами мелькнуло два черных, истончающихся в воздухе лоскутных языка.

Инстинкт самосохранения, кстати, сработал не только у меня. Ввалившейся вместе с княгиней ко мне в комнату троицы не было видно. Но я чувствовал их присутствие — худой и длинный как жердь управляющий лежал в углу, стараясь вжаться в стену за шкафом, Мустафа и профессор предпочли ретироваться в коридор.

Тишину нарушило пьяное бормотание моей гостьи — которая заворочалась и попробовала вернуть на себя одеяло. По тому, как княгиня накрыла девушку, я догадался — в моей кровати лежит вовсе не горничная.

«Цвет ее глаз» — всплыло в памяти красивое название одной из книг моего мира.

Да, необычный цвет глаз, как оказывается, в этом мире точно значит очень и очень много. И похоже — судя по вновь разгорающемуся огню во взгляде Анны (вот уж действительно свет) Николаевны, я очень крупно встрял.

Выражение лица княгини не предвещало ничего хорошего — никому. Но, к счастью для всех присутствующих, она смогла взять себя в руки. Разгорающееся в глазах пламя погасло, окутавшие кисти всполохи истончились.