— Ясно, — покладисто кивнул сириец.

Интересно, считывает Мустафа эмоции также, как и я? Если да, то это очень плохо. Не критично, конечно, но пристальное внимание навязанного постоянного спутника — единственного, знающего предыдущего Олега, мне совершенно не нужно. В этом случае придется кооперироваться с фон Колером и сливать Мустафу — чтобы прислали другого фээсбэтмена. Но это на совсем крайний случай — с бароном слишком близко дружить желания большого нет.

— Мустафа, как мне получить личный терминал?

— Он перед тобой. Я теперь твой личный терминал.

Денщик же, да. Выполняющий личные поручения. Ординарец, стюард — можно по-разному назвать.

— Другие варианты есть? — посмотрел на свою левую руку.

— Подождать до шестнадцати лет. Но это неточно.

— Подробнее.

— При успехах, или наоборот провалах в обучении, срок получения личного терминала может быть увеличен.

— А если серьезно?

— Я вполне серьезно, рисковать не стоит.

— Рисковать?

— Тебе доступна Сеть со стационарных терминалов. Все, что требуется оперативно и нельзя доверить общественной Сети, помогу сделать и узнать я. Ученикам элитных учебных заведений Конфедерации запрещено иметь личные терминалы с прямым доступом в Сеть до момента окончания обучения. Я конечно могу организовать тебе левый терминал, но импланты нейрошунтов просто так не спрячешь, а рисковать практически неминуемым отчислением ради бесконтрольного входа с Сеть… стоит оно того?

Обдумав услышанное, я подумал, что смысл в отсутствии у обучающихся личных терминалов есть. По сути, это те же смартфоны, только с гораздо большим функционалом. Без них нет отвлечения от учебы, лишних соблазнов и самое главное — ненужной огласки. Как говорил на российском ток-шоу один популярный голливудский актер: «Я был очень туп в свои четырнадцать, но у меня не было ни фейсбука, ни твиттера, поэтому об этом мало кто знал».

Даже в моем мире многим деятелям, в том числе государственным, социальные сети испортили карьеру или подмочили репутацию — в том числе не только своей собственной деятельностью, но и активностью детей. Здесь же, в сословном мире репутация имеет гораздо более серьезное значения, а за оскорбления часто приходится отвечать кровью. Да, дуэльный кодекс никто не отменял — он лишь совершенствовался с годами.

В общий доступ легальной Сети, — продолжал я «вспоминать», — лишней информации об аристократах попасть было практически нереально, тем более информации о несовершеннолетней молодежи. Изнутри это контролировалось нормами поведения — отсутствием активности в социальном пространстве Сети, а также присмотром родственников. Снаружи — законами. Обсуждение, а тем более вторжение в частную жизнь одаренных новой аристократии этого мира, было под строжайшим запретом.

Закон «О вторжении в частную жизнь» работал, и работал очень хорошо. Даже если «княжна Анастасия» в пьяном виде шла домой по главной городской улице, распевая в чаде кутежа и угара матерные частушки, все увиденное свидетелями вместе со свидетелями и остается. Максимум, щупальца слухов расползутся на пару кварталов среди соседней, родственников и знакомых. Но и то — с оглядкой. Связываться с Девятым отделением Собственной Е.И.В. канцелярии, занимающимся контролем информации, дураков не было. А ведь кроме государственного ока были еще и юристы высоких родов, которые очень быстро помогали расстаться со всеми сбережениями и приятными жизненными перспективами.

Порочащую аристократов информацию можно было найти только в двух местах. Первое — в темном, глубинной сегменте. Но учитывая его нелегальный статус, посещали черную Сеть совсем не за «скандалами-интригами-расследованиями». Поэтому заметного урона чести даже жареные новости в этом сегменте принести не могли, будучи прерогативой очень небольшого числа пользователей.

Кроме этого, неприятные новости и фотографии могли всплыть в сером, грязном уровне Сети. В двух случаях — активизировавшиеся слабоумие и отвага борца за доступность правды, которые оперативно сменялись тюремным заключением, или вовсе жирной точкой в жизненном пути. Либо, жареная информация оказывалась в Сети с подачи самих аристократов в ходе интриг, или даже клановых войн. В которых — при эскалации конфликта, в ход уже шло все что можно.

В памяти всплыли очередные «воспоминания»: Олег, относительно недавно, в ходе серфинга на большой глубине натолкнулся на заметки очень и очень пикантного содержания, порочащие честь сразу двух графских родов. Мда, на фоне этого пассаж княжны Анастасии, если она просто засветилась в подобном состоянии на людях, кажется детской прогулкой — подумал я, вглядываясь в мыслеобразы ставших уже моими воспоминаний.

Олег, благодаря стараниям отца-опекуна, знал намного больше, чем средний обыватель. Знал он и о том, что система распознавания лиц ни в одной точке планеты программно не замечает аристократов. Негласный кодекс. Здесь, в этом мире, подобных неписаных, но жестких правил, существовало гораздо больше чем у нас — во многих аспектах жизни.

Так что уверен — сведения о княжне Юсуповой-Штейнберг, замеченной в непотребном виде, нигде не появятся дальше прямых свидетелей. Но информация о ее… ошибке, так скажем, с сохраненными в ручном режиме фото и видео подтверждением, уже есть у очень и очень многих. И, если представится случай, будет пущена в ход.

Знания, доставшиеся от Олега, накладывались на элементарную логику, с которой я вполне дружил — и картина окружающего мира вырисовывалась достаточно четкая.

Пока раздумывал о конфиденциальности высших каст общества, и осмысливал перспективу провести следующий год-два без личного терминала, вернулся фон Колер.

— Алексей Петрович, Анна Николаевна ждет вас, — произнес барон, едва переступив порог. Выглядел Максимилиан Иванович устало — словно вагон разгрузил, а не с княгиней беседовал. Хотя готов поверить — энергии в разговоре с княгиней он мог потратить не меньше, чем на погрузочно-разгрузочные работы.

Кивнув барону, несколько секунд посидел, размышляя. Не знаю, как повел бы себя Олег в данной ситуации. Со мной осталась полностью его память, но не эмоции. Может быть, он импульсивно отказался бы, и разговаривать с княгиней не стал. А может и нет.