Глебова бросила на сыщика полный недовольства взгляд, но удержалась от колкости.

– Во-первых, он предупредил, что во время опыта будет неотлучно торчать в лаборатории – а опыт должен был продлиться несколько дней.

– А во-вторых? – спросил Ардов, когда счел, что пауза затянулась.

– А во-вторых… мы поссорились, – призналась Глебова упавшим голосом.

Помолчав, она обвела глазами каморку:

– Крючину не нравилась моя работа, он требовал, чтобы я ее бросила.

– А вы?

– А что я? – она вспыхнула. – Я сирота! На какие средства прикажете существовать?

Было видно, что эта тема уже давно стала для девушки предметом раздражения, с которым она не сумела справиться и на этот раз. Отвернувшись, Глебова принялась нервными движениями заталкивать в сумочку дамские мелочи, валявшиеся на столике.

– У вас нет родных? – спросил Ардов дрогнувшим голосом.

Несколько лет назад он сам потерял отца при весьма трагических обстоятельствах и потому испытывал особую приязнь к людям, пережившим потерю близких.

– Дядя еще жив, – уточнила Глебова, – но он сошел с ума. Когда-то он был ученым, путешествовал по Индии… Искал секреты вечной жизни. Однажды ему дали там отведать какое-то зелье, и…

– И что же случилось?

– Он считает, что ему открылись тайны мира. Возможно, это и так, но… расплата оказалась жестокой. Дядя лишился рассудка.

– Где он сейчас?

– В лечебнице для душевнобольных святого Николая Чудотворца.

– А у Крючина остались родные?

– Он тоже сирота. Говорю же вам, денег не хватало на самое необходимое! Собственно, поэтому он и связался с этими негодяями.

– О ком вы?

После секундного замешательства Глебова развернулась, приблизилась к Ардову и горячо зашептала:

– Они хотели получить от него краску! Он же химик. Краску для изготовления ненастоящих денег.

– Фальшивых?

– Да! Он говорил мне, что для банкнот необходим совершенно особенный состав и он знает, как его получить. Я умоляла его порвать с этими негодяями, и он обещал…

Глебова на мгновение замерла, словно постигла какую-то тайну.

– О господи! – воскликнула она и приложила ладони к губам. – Да ведь это же из-за нее! Из-за этой краски! Он отказался – и его убили! Чтобы он не рассказал о них полиции!

Губы девушки задрожали, она плюхнулась на стул и опять зарыдала, закрыв лицо руками.

– Получается, это из-за меня? Из-за меня его убили! Ведь он хотел, чтобы я не нуждалась в деньгах… Он пошел на преступление из-за меня! Но совесть удержала его в последний момент. И вот – расплата… Боже мой, какой ужас…

Ардов выждал паузу.

– Скажите, а вы видели кого-то из тех негодяев?

– Фальшивомонетчиков? Никого…

Спохватившись, Глебова вскочила:

– Нет, одного мельком видела, – проговорила она с готовностью, вытирая платком глаза. – Худой, лысый, моего примерно роста. Подбородок чуть снесен в сторону, а вот здесь шрам… – Глебова ткнула себе под нижнюю губу, указывая местоположение шрама, – такой… в виде треугольника.

Каморку Крючина в Щепяном переулке по требованию чинов полиции отомкнула хозяйка, проживавшая тут же, на кухне. Сдачей неказистых комнат вдова надворного советника выгадывала себе лишнюю копейку на жизнь. Ничего полезного о постояльце она сообщить не сумела: уходил рано, возвращался поздно, девушек не водил. Даже кипяток не всякое утро спрашивал. Человеком был сдержанным, малообщительным. Однажды надавал тумаков младшему дворнику Гринякину за то, что тот в пьяном виде сбросил с лестницы кошку на голову постоялице из комнаты во втором этаже. Перепуганное животное сильно оцарапало лицо девушке, даже доктора приглашали.

Таких историй у хозяйки оказалось с избытком, и она с готовностью принялась живописать угрюмый быт дома. Не сразу, но все же ее удалось выпроводить.

Вещей в каморке оказался минимум: топчан, покрытый одеялом, пустой одежный шкаф, грубо сколоченный стол с табуреткой да этажерка с книгами. Керосинка почти пуста.

– Как видно, наш Крючин был совершеннейшим аскетом, – пробормотал Илья Алексеевич.

– Не понимаю: он успел приступить к работам для этих блинопеков [16] или отказался не начиная? – Жарков пытался уточнить обстоятельства, предшествовавшие смерти молодого человека. Он перебирал имевшееся на столе химическое оборудование, которое, впрочем, было столь примитивным, что говорить о каких-то серьезных изысканиях не приходилось.

– Из показаний Глебовой этого понять не удалось, – ответил Илья Алексеевич.

– Как она вам вообще показалась? Есть миндаль?

Упоминание миндаля не было странным. Ардов обладал редким расстройством перцепции, при котором сигналы для одних сенсорных зон вполне могли отозваться раздражением в других. В частности, звуки для Ильи Алексеевича имели свои цвета, а зачастую и вполне выраженный вкус. Нет-нет да и называл он выкрашенный зеленой краской забор «соленым», а гудок парохода «портером», имея в виду вкус английского пива, которое однажды подали у Баратовых для запивания устриц.