Потом он снова стал серьезным и сказал, что все люди разные, что у каждого свои способности. Чтобы построить сильную организацию, нужно уметь задействовать разные таланты.

Потом нагнулся, достал завернутый в коричневую бумагу сверток размером с упаковку сливочного масла и бросил мне.

– Приходи вечером в понедельник на заброшенный завод и жди меня у закрытой автомастерской в девять. Ни минутой позже. Выключи мобильный, прежде чем выходить, и принеси сверток. Это очень важно, сечешь? Будешь стоять на стреме, пока я говорю с клиентом. Важным клиентом – дистрибьютором.

Он сделал паузу, окинул меня оценивающим взглядом и продолжил:

– В пакете пробники товара. Думаю, мне не нужно объяснять, что произойдет, если этот пакет потеряется?

Я кивнул и вышел из офиса Игоря за бильярдной со странным чувством стыда и облегчения. Но сильнее ощущалось облегчение: мне больше не придется никого дубасить, а что угодно лучше этого.

Но сейчас воскресенье, и облегчение, с которым я покидал прокуренный офис Игоря, сменилось тревогой.

Я взвешиваю пакет в руке, смотрю в окно. Сгустились тучи над бывшей больницей, моросит дождь. Асфальт черный и блестящий, как первый лед на глубоком озере.

Пакет не тяжелый, я бы сказал, что он весит где-то сто грамм. За короткое, но насыщенное событиями время работы в компании я научился прикидывать вес пакетиков.

Это удается мне не хуже счета в уме.

Сто грамм. Наверняка кокс. Восемьсот крон за грамм. Восемьдесят тысяч крон за пакет – по рыночной цене.

В дверь стучат. Я инстинктивно откладываю пакет на стол и иду открывать.

Входит мать.

Вид у нее усталый.

Вьющиеся каштановые волосы с проседью длиной ниже плеч. Джинсовая рубашка, обтягивающая грудь, на шее – золотой крест. Выглаженные штаны песочного цвета так изношены, что нижний край штанин пошел бахромой. В одной руке у нее пакет для мусора.

– Чем ты занимаешься? – спрашивает она, моргая и поправляя прядь волос. – Точнее, ты занят, или просто… Не важно. Не важно, делаешь ты что-то или нет.

Мама всегда болтает слишком много. Сыпет словами так, словно они сразу попадают в рот, минуя мозг. Как птицы, выпорхнувшие из гнезда.

– Ничем, – отвечаю я, надеясь, что она отстанет. У меня нет сил с ней собачиться.

– Ты позвонил Ингемару? Думаю, тебе стоит это сделать. Позвонить ему.

Ингемар – один из старейшин маминой общины. Мужик лет шестидесяти с курчавыми волосами и пухлыми красными губами. Он всегда улыбается, даже когда священник говорит об аде и смертном суде. Ингемар владеет сетью уличных киосков, где всегда требуется персонал. Так, по крайней мере, говорит мама.

Но с какой стати мне жарить сосиски за девяносто крон в час, когда я зашибаю в десять раз больше, работая на Игоря.

– Нет… Не успел.

Мать выпускает пакет из рук, и он шлепается на пол.

– Но Самуэль. Ты же обещал. Чем ты таким важным был занят, что не смог позвонить?

Я не отвечаю. Что я могу ответить? Что весь день играл в компьютерные игры?

Она подходит ближе, скрещивает руки на груди. Вокруг мусорного пакета на полу расползается мокрое пятно.

– Так больше не может продолжаться, Самуэль. Ты должен взяться за ум. Нельзя вот так сидеть дома и…

Видно, что она не может подобрать слов, чтобы выразить свое возмущение. Такое с ней редко бывает. Я вижу, как она обводит взглядом птичью клетку и покачивает головой.

Потом застывает.

– А это что такое?

Она хватает пакет Игоря со стола.

– Дай его мне, – вскакиваю я и тут же понимаю, что выдал себя с головой такой быстрой реакцией.

Мама трясет пакетом, словно по звуку можно определить его содержимое.

– Черт побери. Отдай пакет!

Я тяну руки за коричневым пакетом.

– Не ругайся в моем доме, – шипит мамаша и добавляет: – Что в этом пакете?

Она делает несколько шагов назад. В глазах не тревога и не злость, а одно разочарование.

Как обычно.

Я – главное разочарование ее жизни.

– Ничего, – говорю я.

– Ну раз ничего, то я его заберу. Раз там нет ничего важного, то и не важно, у тебя он или у меня. Так ведь?

Мать вертит пакет в руках, пристально изучает, словно это бомба. Дрожащими руками отрывает скотч и раздирает бумагу. Бумага поддается, и с десяток крошечных прозрачных пакетиков с белым порошком вываливаются и рассыпаются по полу, как осенние листья.

– Что за…?

– Это не то, что ты думаешь… Это…

Но что я могу сказать? Что еще может быть в таких пакетиках, как не наркота?

Мама, открыв рот, качается взад-вперед. В глазах у нее слезы.

– Прочь из моего дома, Самуэль. Прочь!