– А девка эта, певичка, с которой он крутит, приедет? Говорят, она сейчас на гастролях!

– Ой, да у него этих девок – каждый день новая! Как будто ты не знаешь, что одной девки у Сафина никогда не было!

Под такие милые разговоры мы работали очень быстро, и к часу ночи все было закончено. Когда последние работы были упакованы и их увезли, женщины ушли, а я осталась совершенно одна. Сидеть в одиночестве в этой кошмарной комнате было выше моих сил, и я прокралась в офис, но меня заметил Сафин.

– Посиди, если хочешь, за компьютером, почитай какие-то новости в интернете – ты же любишь новости. Подожди, когда мы закончим.

Компьютер! Новости! Интернет! Я с удовольствием погрузилась в прежде знакомый мир, и, когда спустя три часа очнулась, то увидела, что Сафин провожает адвоката и Алекса – все выходят из офиса.

– Скоро вернусь, – сказал Сафин. И правда, вернулся через десять минут: – Я сейчас, только душ приму, и сразу к тебе.

Через полчаса я пошла его искать, и нашла в одной из гостевых комнат. Он лежал на кровати одетый и в ботинках, сладко спал, обхватив подушку обеими руками.

Сняв с него ботинки, укрыла пледом и потушила свет. Затем, не раздеваясь, легла на кровать рядом, прижавшись к нему всем телом. В тот же самый момент Сафин выпустил подушку и крепко обнял меня.

– Я не спал две ночи, страшно устал, прости… – и тут же уснул, не выпуская меня из объятий.

Это была одна из самых счастливых ночей в моей жизни. Он спал тихо, как ребенок, доверчиво прижавшись ко мне. Изредка постанывал, тогда я обнимала его крепче, он сразу успокаивался, дыхание его становилось спокойным и ровным.

Как маленького ребенка, я гладила его по волосам, а он… улыбался. Он улыбался во сне!

Так мы и лежали всю ночь, слившись в единое целое без всякого секса, больше, чем телами, слившись единением наших потерявшихся душ. Он искал во мне тепла, доверчиво прижимаясь, и я готова была отдать ему все тепло своего сердца. В ту ночь я полюбила его так сильно, что за эту любовь можно смело идти в огонь.

Заснула я под утро, а когда проснулась, его уже не было. На подушке лежал листок бумаги, на котором было нацарапано: «Спасибо за эту ночь. Наверное, я тебя люблю. Вирг».

Появившийся в офисе Николай отвез меня на квартиру. Там я раскрыла коробку, и вздрогнула от отвращения, увидев привезенное мне платье. Но, конечно же, я твердо знала, что одену его на выставку. Я и одену, и сделаю для него все. Виргу Сафину нужно только сказать.

Я не случайно остановилась на описании этой выставки так подробно. Выставка Вирга Сафина стала переломным моментом. Уже тогда, одиноко слоняясь в абсолютно чужой и безразличной для меня толпе, я начала понимать очень многие вещи. Наверное, начало того, о чем Сафин хотел мне сказать.

Именно на этой выставке я поняла, что Вирг Сафин – гений. И это не громкие слова, это не пошлая бравурность вычурных слов. Я поняла, как сильно этот человек отличается от всех остальных, и даже испугалась немного, потому что сразу не знала, что мне с этим делать. Помню, как понимание гениальности Вирга Сафина напугало и ошарашило меня. Наверное, все удары бывают внезапны, особенно, когда меньше всего этого ждешь. Так произошло и со мной.

Я поняла, что столкнулась с чем-то очень для себя необычным, о чем никогда не знала и не понимала прежде. Настолько странным и неожиданно непонятным, как климат Марса, как древнекитайский язык или полузабытые письмена арамейского. Погубит это меня? Приведет к истине? Спасет?

Страх был плохим советчиком и ничего не мог подсказать. Кроме того, что самое странное поведение Вирга Сафина может являться самым нормальным и самым реальным, и что к поступкам его нельзя подходить с той точки зрения, с которой я подходила бы к любому другому мужчине. Он совершенно не такой, как я, как все эти люди на выставке. Он – ДРУГОЙ.

Я стояла перед женским черно-белым фотопортретом, снятым в дымчатой, рассеянной световой манере Сафина. Портрет был абсолютно живым – он дышал. Это было мгновение живой красоты, запечатленное на фотографической пленке. Минута вечности, протягивающая ко мне руки. И я стояла и смотрела, и все не могла отвести взгляд.

Это была не просто фотография женщины средних лет ослепительной красоты. Это было что-то уникальное, словно сама сущность жизни. Я не могла подобрать слов. Мне нравилось все: дымчатые тени, падающие на лицо модели, какая-то редкая зернистость, словно бугристость фотопленки, от чего казалось, что портрет снят на песке или в объектив камеры попал песок. Мне нравилось темное платье женщины, и яркий контраст, окружающий лицо: белоснежные волосы, вокруг которых словно обернута черная вуаль.

Я стояла и смотрела на портрет достаточно долго, когда меня вдруг осенило. Ну, точно стукнуло по голове!