– И это вы называете похоронами, возданием высоких почестей доблестному фюрерскому воинству? Да вы знаете, кто вы? Вы, господин Козюлин, преступник. Предатель! Вас надо немедленно в гестапо.

– Господи! Мать пресвятая богородица, заступница, - побелев, закрестился Козюлин.
– За что же? За какую провинность? Ведь я всем сердцем... всей душою.

– Вижу я вашу душу. Насквозь вижу. Где выбрали кладбище? Кто вам дозволил хоронить "национальных героев" в кустах?

– Да ведь тут лесок, птички, цветочки по весне...

– "Птички", "цветочки", - передразнил бургомистра Гуляйбабка.
– Чихать хотел фюрер на твоих птичек и цветочки. Ему важно, чтоб верные ему солдаты были похоронены на видном месте. У всех на глазах, а не где-то в собачьих кустах. И если завтра об этом вашем кладбище узнают в гестапо, вам, господин бургомистр, наверняка болтаться в намыленной петле.

Бургомистр упал на колени:

– Простите! Не погубите. Я ошибку исправлю. Сей же день перенесу их в парк, на церковную площадь.

– И не вздумайте. Фюрер терпеть не может общих могил.

– Но что же мне делать? Куда их? О Иисусе Христос!

– Встаньте и не хнычьте, - приказал Гуляйбабка.
– Не все еще потеряно. Вы, господин Козюлькин, еще можете отличиться перед фюрером, если... только если...

– Слушаю. Слушаюсь вас, ваше благородие, - заглядывая в рот, ловил каждое слово Козюлин.

– Если только закопаете их вдоль автострады на Москву, - уточнил Гуляйбабка.
– Этак метров сто - сто пятьдесят могила от могилы.

– Слушаюсь! Будет сполнено. Только вот где взять столько людей на копку могил? Это ведь растянется верст на тридцать пять.

– А это уж не моя забота, - повернул к карете Гуляйбабка.
– Вы бургомистр, глава города, вам и карты в руки.

– Да, да. Я найду. Я всех мобилизую. Всех заставлю копать. Всех подчистую. И будьте уверены, ваше превосходительство, все сделаю честь по чести. Каждому отдельную могилочку с крестиком, вдоль дорожки. От самой Орши до Смоленска растяну. Чтоб все видели, все любовались.

– Желаю удач!
– махнул белой перчаткой Гуляйбабка. Кстати, не скажете ли, где нам достать овса?

– Овса? Господи. Да вам... для вас... Спаситель вы наш. Человек добрейший. Эй, Филипп! Филипка!!! Срочно в город. Открыть амбар с овсом и выдать на коня по мерке. По две... Э-э, что мерка. Дать сколь нужно, сколь скажут.
– Он обернулся и, как верная, послушная собачка, готовая исполнить любое приказание хозяина, вопрошающе уставился на Гуляйбабку: - А может, еще будет чего угодно? Сальца, ветчинки, яичек... Не стесняйтесь. Не обидите. Не бедствуем. Только что потрясли окрестные села.

Гуляйбабка недоверчиво сощурился:

– Не протухшее?

– Что вы! Как можно. Сам лично все свеженькое собрал. Яичко прямо из-под наседок. Не погребуйте, сделайте одолжение.

– Хорошо! Сделаем. Возьмем. Только смотри у меня!
– погрозил Гуляйбабка. В случае чего сам лично петлю намылю.

Бургомистр вознесся на десятое небо. Забыв о трауре, он подал знак музыкантам, и те грянули бодрый марш.

Карета личного представителя президента выкатывала на прямую к Смоленску.

2. ГРУСТНЫЙ РАССКАЗ В ОЧЕРЕДНОЙ СМЕХОЧАС

Мрачное настроение охватило бойцов Гуляйбабки, пока ехали по Смоленщине. Сожженные села и деревеньки, опрокинутые памятники старины, оставшиеся без крова старики и дети, виселицы, могилы, неубранные поля - все это угнетало людей. Тот смехочас, который открыл в Предполесье отец Афанасий, был забыт. На привалах царило молчание либо горькие вздохи о занятых врагом родных местах и попавших в страшную беду людях.

Ехать так дальше стало невмоготу, и Гуляйбабка на очередном дневном привале сказал:

– На слезах и вздохах ставлю точку, ибо, как я говорил, слеза застилает бойцу глаза и рождает хлюпиков. Тех же, кто намерен продолжать это бесполезное занятие, прошу в похоронную команду. В команде Гуляйбабки им делать нечего.

– Верно, сударь, - живо поддержал Прохор.
– Слезой горю не поможешь, только себя изгложешь. Ведь мир, коль в сущности разобраться, со дня его появления в разнотыках. Бог создал солнце, черт - тучи. Бог сделал воду пресную, черт - соленую. Бог создал день, черт для обмана - ночь. Бог слепил человека доброго, дьявол - злодея...