— Матушка, я… — только и смог проговорить Арканжело. Перед материнским гневом бабник и кутила тотчас же превратился в школьника, которого застали за поеданием варенья из буфета. Королева хотела было добавить еще что-то, но тут из-за дивана, залитого красным вином, донесся стон, и над мягкой спинкой показалась растрепанная седая голова.

Королева была права, рассказывая о том, как страдает ее племянник: Габриэль сейчас выглядел тяжело больным. «А ведь прошло всего два дня!» — с горечью и искренним сочувствием подумала Эльза. Привратник Смерти осунулся, под его потемневшими глазами залегли тени, а кожа обрела тот серый восковой оттенок, который Эльза видела у мертвецов.

«Она права, — подумала Эльза. — Мы должны все исправить».

— Ваше величество… тетушка… — простонал Габриэль. — Позовите врача…

И снова рухнул за диван. Королева прошла туда и, горестно вздохнув, сказала:

— Вы же понимаете, Эльза, я бы не обратилась к вам просто так…

Воспользовавшись тем, что мать отвлеклась, Арканжело подхватил с пола исподнее и, дав голой девице напутственного пинка, бросился в двери, спасаясь от родительского гнева. Девица подалась за ним с завидной скоростью. Эльза осторожно подошла к дивану и, заглянув за него, увидела, что Габриэль лежит на ковре среди выкуренных самокруток опитума. Пять, шесть… девять. Много, автоматически отметила Эльза, сердце может не выдержать.

— Габриэль, — позвала она. — Габриэль, это я, Эльза. Я здесь, с тобой.

Привратник Смерти открыл глаза и посмотрел прямо на Эльзу, но она готова была поклясться, что Габриэль ее не видит.

— Нарциссы называют короной мертвых, — отчетливо проговорил он. — Я не знаю, почему.

И снова закрыл глаза и замолчал.

Спальня медленно плыла по кругу. Запах нарциссов, легкий и ненавязчивый, мягко царапался в ноздри.

— Сейчас должно стать легче, — услышал Габриэль голос лейб-медика. — Вот, видите? Румянец уже появляется.

— Он ведь поправится? — а это уже ее высочество Вера. Габриэль не любил ее: девушка казалась ему слишком умной.

— Разумеется, ваше высочество! — с нарочитой веселостью откликнулся лейб-медик. — Завтра будет в полном порядке.

Вот в этом Габриэль сомневался: он сделал все, чтоб отравиться опитумом, а весь его скудный опыт в вопросах наркотиков говорил о том, что завтра еще придется лежать в кровати и не иметь ни крошки сил.

— Слава богу, — с искренним чувством промолвила ее величество. Габриэль вспомнил, как она склонилась над ним, и за ее плечом ему померещилось совсем другое лицо, которого просто не могло быть во дворце.

— Мы, наверное, пойдем, — Вера снова проявила ум, решив не надоедать больному. Габриэль подумал, что когда выплывет из нарциссовой тьмы, то обязательно скажет принцессе, что она хороший человек. Что у нее все будет так, как она захочет — впрочем, Вера наверняка это знала и без него.

— Я останусь, — устало сказал голос, который не мог здесь звучать, и никто не стал ему перечить.

— Да, разумеется, — согласилась ее величество. — Я пришлю вам служанку, распоряжайтесь ей полностью.

Потом Габриэль услышал шаги. Хлопнула дверь, а затем кто-то осторожно сел на край кровати и, помедлив, взял его за руку.

Прикосновение было обжигающим, словно удар плетью; Габриэль почувствовал, как живот и грудь от волнения стянуло в тугой узел. Этого не может быть. Эльза не могла сюда прийти, она слишком боялась Привратника Смерти, она всегда вздрагивала, когда Габриэль к ней прикасался, и сейчас ей попросту нечего было здесь делать.

Но она все-таки сидела рядом. Держала за руку. Мир словно остановился, сжался в одну точку, в которой была только Эльза на краю кровати, и больше ничего.

— Не уходи, — произнес Габриэль, с трудом разлепив спекшиеся губы. От слов рот наполнился горечью, и комната снова поплыла по кругу, но Габриэль все-таки смог повторить: — Эльза… не уходи.

— Я здесь, — мягко отозвалась Эльза. — Я не уйду.

И все призраки, что терзали Габриэля на нарциссовом поле, отступили. Ему действительно стало легче, лейб-медик при всей своей косности все-таки оказался прав. Он даже смог открыть глаза — Эльза в самом деле сидела на краю кровати, и во взгляде, устремленном на Привратника Смерти, больше не было страха. Любви там, конечно, тоже не было, лишь грусть и горькое сочувствие.

— Ты выкурил девять самокруток опитума, — сказала она. Габриэль ожидал услышать в ее голосе обвиняющие нотки, но их не было. — Помнишь?

Он качнул головой.

— Да. Я хотел, чтоб мне… — слова царапали глотку, пришлось кашлянуть, — было плохо.

— Зачем? — удивилась Эльза. Габриэль не думал, что сумеет улыбнуться — и все-таки сумел.

— Болезни тела отвлекают от душевной горечи, — вымолвил он, и в горле пересохло окончательно. Потянувшись к столику, Эльза взяла стакан с металлической трубочкой и поднесла его к губам Габриэля. Ледяная вода показалась ему настолько вкусной и освежающей, что боль и слабость отступили. Не ушли, конечно, однако отпрянули.