Шрифт:
Стихи обо всем
Влюбленные смотрят друг другу в глаза, но не видят тебя, а видят куски мешковины и куклу из тряпок. – Посмотри на меня! – Я совсем не твоя судьба, я товарищ тебе, твой любовник, цветок и собака.
…Кстати, о собаке. Когда я ложусь спать и выключаю свет, она стоит внизу у кровати, там, в темноте, и терпеливо ждет, когда я ей дам команду: – Иди сюда. (Она очень воспитанная собака). И вот я говорю: иди ко мне! – и она начинает прыгать, прыгать, как оглашенная, цепляясь передними лапами за кровать, вытягивая морду, подрагивая невидимыми миру ушами, карабкаясь и срываясь.
Она так отчаянно хочет выбраться ко мне из этого мрака, так хочет забраться сюда, под защиту, в привычную жизнь, на подушку, в родное тепло, что мне вдруг начинает казаться, что это другой мрак и другие прыжки…
Как будто я зову ее из тьмы, она прыгает, прыгает и когда-нибудь не допрыгнет.
1.
Пасха. Буддийский божок сидит на порожке —попой ко мне, мордой к балкону(весь обласканный солнцем, с хвостиком посередке),буркает на прохожих, заливается периодическим басом.– Ну что, – говорю, – Барабашка, не веришь в нашего бога?Обернулся божок, улыбается, не отвечает.2.
А ведь раньше было не так: вот уж любили друг друга – так это любили,ссали на место, бегали друг за другом,я с мокрой тряпкой – за ней, а она — от меня и по кругу,забивалась черным комком под трубу в туалете,закрывала глаза, утыкалась мордою в угол,и, как цуцик, дрожала и была так тлетворно — моя.А бежать было некуда: был я один на свете,круглый как бог и безжалостный как земля.И так все это было по-пахански, по-лагерному, скучно, невыносимо,что однажды она приползла ко мне утром (четырехмесячная), после очередных побоищ,вскарабкалась мне на грудь,легла и заснула,и такая тоска воцарилась,что я только смотрел брезгливона нежный ее звериный затылок,на поникшие уши ее, на пахучий детский висок —и вдруг так отчетливо понял: Я НЕ ЛЮБЛЮ ТЕБЯИ УЖЕ НИКОГДА НЕ СМОГУ ПОЛЮБИТЬ — НЕ ПОЛУЧИТСЯ.…а когда мы очнулись – уже наступила веснаи мы спали обнявшись, как две разноцветные гусеницы,и сквозь наши горячие рукибил любви равнодушный ток. 3.
Вот и мы… Как устанем мы оба, и ты скажешь мне «уходи»,соберу я в солдатский мешок свои плюшевые игрушки,миску, ложку, лоток, поводок, все собачьи справки свои,и вползу попрощаться с тобойи – усну на твоей груди…Но уже на будущий год – я проснусь равнодушной кошкой.4.
Потому что любовь прохладна. – И никакая она не твоя,да и я никакой не бог, чтобы быть беспощадным и душным,ведь горячей – бывает шкурка, твой живот и моя рука,а любовь, что меж нами течёт, как изнанка цветка, – равнодушна. 5.
Даже страшно подумать, что я,тут живущий который год,ничего не знал про любовь (и так много уже не узнаю) —а цветок открывает утром свой большой темно-розовый рот,ну а там темно-синий огонь – непогашенный — полыхаети не гаснет… За этот измятый на солнечном ветре огоньты отдашь постепенно – и тело, и ум, и ладонь,с нарисованной в детстве чудесной и скушной судьбой,но кому интересно, чего там сгорело с тобой. 7.
Вот и мне безразлично… Ни с женским душным пупком,ни с мужским безобразьем, ни с пишущим человеком,ни с собакой (ударишь ее, а она – уже лижет, любя)…– Я хочу быть солнцем косым и прохладным ветром,и цветком – распускающимся без меня.8.
Потому что не надо «достроить», а надо разрушить себя,перейти мал-помалу в осознанный блеск и пробел —растрепавшейся буквой на кончике языка,чтобы то, что ты хочешь сказать, ни один повторить не хотел. 9.
Ты сегодня себе обещал: в этот год и на несколько лет(сколько есть их) вперед, – улыбающийся и безоружный,я смотрел и буду смотреть в равнодушный трепещущий свет,ни круглей, ни румяней которого нет – и не нужно.10.
Но тогда – отчего мне так жаль – что во тьму, потоптавшись, пойдет,недолюбленный мной,этот шелест и трепет и пыл:эта грубая женская жизнь, этот твердый мальчишеский рот,и скулящий комок темноты, что я на руки брать не любил… 11.
– Оттого, мой хороший, и жаль,что в конце бесконечного лета,(а сейчас я с тобой говорю – у кровати — из тьмы и огня),ты был круглым солнцем моим и моим беспощадным ветром,и единственным страшным цветком, раскрывавшимся – для меня.«Куда ты, Жень, она же нас глотает…»
Евгению Ш., Соколову, Кукулину
и другим моим друзьям
Единственное стихотворение 2005 года
О, эта мука детских фотографийлюдей, которых мы любили или любим(все эти уши, ёжики и лбы),она не в том, что все они – жемчужны,не в том она, что мы им – не нужны,а в том, что мы про них уже все знаем,а им не видно – собственной судьбы.
Ну, вот я и вернулся сюда – в тридесятую эту весну,в тридцатисемилетнюю пыль, в лопоухие столбики счастья…– Я хотел рассказать тебе там,а теперь расскажу тебе тут,про двух мальчиков, двух медвежат, про двух девочек, Рому и Настю…Всех прекрасных, сопливых, больных, безработных, нездешних, не наших,я собрал на апрельском, на майском своем корабле —бедный мальчик в крапиве (с мечом деревянным)+ Света, и Саша,бурундук сумасшедший и девочка на колесе…Только не было сил у меня быть огромной дощатой скворешнейи тянуть соловьиный кадык в лопушнях золотых неудач…– Это кто ж, интересно, у настут такой неземной и нездешний?– Это я, это я тут у вас – весь такой неземной и нездешний,потетешкай меня, послюни, ткни мне в пузо цветной карандаш.Потому что я тоже смотрю из своей лопоухой веснына ужасную взрослую жизнь – и никак не могу наглядеться:сколько разных, прекрасных, родных —я когда-то любил и забыл,в 21 столетье своем, в ненасытном твоем королевстве.…Бурундук малахольный помрёт, мы схороним его на углуна медвежьем июньском углу, где сцепились малина с крапивой…– Я вернулся сюда посмотреть(потому что потом не смогу)на корабль, на двух медвежат, на двух мальчиков – Олю и Диму.