На первой стадии «заболевания» эти идеи представляют собой опасность больше для общества (время от времени о них, случается, печатают поощрительные статьи), чем для авторов. Поначалу ведь это даже не сильное увлечение, а мелкое хобби. Но всякую болезнь надо подавлять в зародыше! У автора сверхценной идеи есть выбор между тремя дорогами. На одной из них сверхценная идея постепенно будет вытеснена идеями просто. На другой — после насмешек друзей и недрузей — идея будет глубоко скрыта, но не забыта и, в общем, так и останется хобби.

На третьей… На третьей он будет писать в журналы:

«Если вы примете эту статью к печати, я сочту возможным выслать вам еще шесть, в которых раскрывается происхождение жизни на Земле, излагается классификация элементарных частиц, описывается подлинная картина мира, затуманенная всякими идеалистами и рабами империализма вроде Эйнштейна, Бора и Гейзенберга»:

Есть у человека в организме невидимая стена, отделяющая мозг от всего остального тела, своего рода фильтр, не пропускающий из крови в нервные ткани возможные яды. Но некоторые вирусы и микробы способны преодолевать этот фильтр (его зовут гематоэнцефалическим барьером). И, как только они проникнут в мозг, крепость оказывается захваченной изнутри. Стены защищают теперь захватчиков. Фильтры отказываются пропускать лекарства. Совсем как в случае с вором, который пробрался в дом незаметно для сторожевого пса. И теперь тот вцепляется в синие штаны милиционера.

Вот такая же штука происходит со сверхценной идеей. После того как она закрепилась в сознании, защитные психологические барьеры начинают работать на нее, отбрасывая самые разумные доводы.

Страшно? Да.

А ведь я вчера поймал себя на мысли о том, что красное смещение можно объяснить совсем не расширением вселенной (как считает большинство астрономов), а…

Впрочем, я ведь по образованию историк и избавлю вас от своих рассуждений. «Если б и себя тоже!»

Карл перевел дыхание:

— Ну, поняли?

Леонид в отличие от Карла не встал, чтобы говорить, наоборот, он полулег на тахте. И смысл его слов тоже был другим:

— Говорят, студенты-медики на первом курсе находят у себя все болезни, какие только есть в справочнике, да еще несколько дюжин сверх того. Судя по тебе, на третьем курсе они переносят все эти болезни на других. Бывают же случаи, когда Сверхценная идея оправдывает свое имя! Для меня это тот самый случай. Тот самый. Я за институт. За институт!

— Я — против, — Карл не успокаивался. — Всегда считал тебя умным и серьезным человеком, Тихон, а в игрушки хочешь играться. В НСО не понравилось. Сорвались изобретения, ты и брысь? Надо уметь проигрывать.

— Ну ладно. Я сумасшедший, ты нормальный. Когда поведешь меня к психиатру? Или сам окажешь первую помощь?

…В этот день они расстались поздно. Точнее, в этот день они не расстались вообще. Ведь каждые сутки, к известно, кончаются в двенадцать часов ночи.

На следующий день Тихон подал заявление о выходе из кружка НСО. Леонид сделал то же у себя факультете. По скандалу, который устроили Тихо в деканате и в комитете комсомола, он мог представь что творилось вокруг Леонида. Фаддеев был звездой первой величины на курсе, но Ленька — солнцем своего факультета. С друзьями Липатов об университетской реакции на это его решение не разговаривал. Его мать тоже. Впрочем, она вообще перестала разговаривать не только с Тихоном, но и с Карлом. А Тихон подумывал уже об уходе и из МАИ. Играть — так по-крупному. Диплом — на кон. Поскольку у него не было ни родителей, ни влиятельных (на него) родственников, то функции взяли на себя друзья.

— На что ты будешь жить? — вопрошающе ревел Карл, нависая над Тихоном своим грозным носом.

— Ну! Найдется. С завтрашнего дня начинаю вес шахматный кружок. Два вечера в неделю, тридцать шесть часов в месяц. Тридцать шесть рублей, а институт сами знаете, при тех же рублях стипендии требует времени раз в пять больше. А мне нужно будет много времени — нас ведь теперь только двое с Леонидом. И потом, твой уход губит самую суть идеи — работать у вершин, где сходятся грани. Вдвоем мы можем работать только над ребром. Как господь бог, когда создавал Еву…

— Вот что, — сказал Карл, — черт с тобой. Сдаю партию. Меняю лагерь. Перехожу на твою сторону. Предаю самого себя. Но при одном условии…

— Тихон остается в институте, — вступил Леонид, — вот это условие, верно? И я за него. А в случае неприятия — перехожу на сторону Карла. Нас будет большинство. А большинство, милый друг, всегда право. И решай свои мировые проблемы, милый друг, по старинке — в полном одиночестве.

— Согласен, согласен, ребята. Я знал, что вы меня не покинете. К слову: так и думал, что мы сегодня помиримся с утра у меня левый ботинок раз десять развязывался.

Когда три третьекурсника из разных вузов хотят решать кое-какие мировые проблемы, это не может не быть игрой. И они сами это понимали. Но ведь игры бывают разные. И в этой — они верили — выигрыш был возможен.

Во всех троих жила, насыщая оптимизмом, пускай нелепым, память о школьных удачах. Тогда они собрались вместе — и кончились беды, и все стало удаваться. Почему бы теперь не произойти тому же?

И на первой странице толстой бухгалтерской книги Тихон красными чернилами написал перечень вопросов, попадающих в ведение НИИМПа: