И острая, обжигающая, расплавленная сталь вдруг полоснула по корке льда, за которой постепенно остывало еще живое сердце.

Совершенная ледяная скульптура вдруг пошла мелкими трещинками, не выдерживая внутреннего давления. У Иллис задрожала нижняя губа. Она оглянулась на Норриана мельком, через плечо, и снова обернулась к избитому Кейрошу.

Норриан резко выдохнул.

— Если этот подонок так дорог тебе... — теперь в его голосе звенела обида, — тогда я и в самом деле пойду.

Он ушел, и Иллис тут же забыла про него. Мираж... сказка... но это ее мираж и ее сказка. Он не виноват в том, что не стал, не ответил, не полюбил. Разве она полюбила его только ради того, чтобы получить для себя? Нет... значит, и жаловаться нечего. Он такой, какой есть, и... Хеллес, он вообще живой?!

В два шага она преодолела расстояние до Кириана, бессильно привалившегося к стене. Рухнула рядом с ним на колени, дрожащими руками нащупывая пульс. Живой! Она еще какое-то время не решалась убрать руку, как будто убери она ее — и тонкая жилка перестанет биться навсегда.

Голубые венки отчетливо проступали на белой коже, и сама кожа обжигала пальцы, когда девушка провела рукой вверх по шее, щеке, виску, до самых волос. Впервые не отказывая себе в том, что хочется. Хеллес!

Князь шевельнулся и закашлялся.

Словно опомнившись, она принялась осматривать его дальше. Дергано, суетливо, непривычно бестолково.

К ее удивлению, Кириан не отстранился. Только зажмурился сильнее и откинул голову назад, отчего светлые волосы упали на лоб, чуть задевая рассеченную бровь и пачкаясь в крови.

Взлохмаченный, с разбитой губой, из которой тоже сочилась кровь, и в порванной рубашке. Он был такой настоящий, живой, непривычный. Открытый и беззащитный, как никогда.

От этого почему-то перехватывало горло и сердце начинало биться быстро и неровно, отдавая в кончики пальцев смутным и неясным желанием прикасаться еще и еще...

Пальцы дрожали и не слушались, когда она пыталась ослабить ему воротник, жадно всматриваясь в плотно сомкнутые веки и вздрагивающие губы. Ровные, красиво очерченные губы, сейчас разбитые, но все равно притягивающие как магнит.

Иллис вздрогнула, вспоминая, как они кривились 8 брезгливой высокомерной усмешке. Вскоре наверняка опять так и будет, но сейчас — плевать! На все плевать.

Она словно забыла, где она и с кем, с головой уйдя в новые ощущения. Пальцы легко прошлись по скуле, чуть задерживаясь около ссадины. Потом скользнули вниз, к ключице, погладили, тронули ямку у основания шеи. Она слишком давно хотела это сделать. Слишком давно...

И от интимности жеста, от давнего изматывающего желания, которому он сейчас совершенно не мог сопротивляться, Кириан вдруг дернулся и застонал.

Иллис тут же вскинулась.

— Что? Больно? Вот тут? — она склонилась вперед, продолжая осторожно ощупывать поврежденное место. Ее волосы коснулись его лица, чуть не вырвав у него еще один стон.

Да, больно! Ему везде больно. Давно уже. Больно, сладко, невозможно!

Но он все еще Кейрош. И у него еще осталась гордость. Немного, но осталось. Кириан открыл глаза и перехватил ее руку с платком, испачканным в его крови.

— Уходи. Пожалуйста, — голос звучал глухо и рвано, слова с трудом продирались через одеревеневшее горло.

— Нет! — Иллис упрямо помотала головой. — Тебе к лекарю надо. Я отведу.

— К лекарю... — машинально повторил он, все еще продолжая держать ее кисть.

— К лекарю... — и внезапно рассмеялся каким-то жутковатым хриплым смехом. — К лекарю?! — наконец закричал он и неожиданно закрыл лицо обеими ладонями. Потом медленно, слоено собираясь с силами, опустил руки.

— Мне не нужна твоя помощь.

Кириан тяжело поднялся на ноги, но тут же пошатнулся и привалился плечом к стене, пережидая приступ головокружения.

Иллис смотрела на него молча, не двигаясь.Только губы дрожали. И этот взгляд, полный искреннего беспокойства, боли и чего-то еще неосязаемого, неясного, но дававшего пустую глупую надежду, стал последней каплей. Невыносимо!

Все собранное по крупицам спокойствие разлетелось в момент, как шелуха от порыва ветра. И стало окончательно плевать, как он будет выглядеть в ее глазах. Он больше не мог притворяться, что ничего не чувствует.

— Почему ты не позволила Норру убить меня? Почему?! — ярость и отчаяние, топившие его с головой, вырвались со словами, ничем больше не сдерживаемые.

— Все бы закончилось! Наконец. Не могу больше так, не могу, понимаешь?! И жалость эта твоя... — он резко отвернулся.

Повисла тишина, которую никто из них не решался нарушить. Потом он тяжело сглотнул и продолжил, глядя в сторону.

— Я... я знаю, что проиграл, — теперь голос был тихий, еле слышный. И сам он весь поник, словно из него вышел весь воздух. — Что ж, я сдаюсь.Ты победила. Я больше не стану мешать вам с Маисом и... Завтра я уеду. Просто уеду отсюда и, будь уверена, сделаю все, чтобы ты обо мне больше не услышала. Я не могу оставаться и видеть, как вы... как он... — и тут же, яростно стиснув кулаки, впился в ее лицо глазами, выпалив то, что не собирался, о чем хотел бы теперь замолчать навсегда: