На прощание Христос из Эльки в благодарность за доброе расположение подарил им по брошюре. Кривой, теперь уже слегка насмешливо зыркая сиротливым глазом, кивнул на пакет из-под сахара и велел быть осторожнее с этаким сподручным саквояжем, чего доброго еще спутают господина пророка с ювелиром их тех, что приходят из портов в пампу торговать золотыми часами, кольцами и булавками и то и дело становятся жертвами грабежей.

– Кому горло перережут, а кого пристрелят в затылок да и схоронят в овраге. Только сперва туда динамитную шашку забросят, чтобы улик не оставалось.

– Или, не дай бог, – просвистел стрелочник, у которого был плохо пригнан зубной протез, – вошкинские сторожа примут вас за агитатора с листовками. Вот вы поди не знаете, дон, а рабочие на этом прииске уже две недели как бастуют, и доложу я вам, дело жареным пахнет.

Пока игроки давали наставления, невозмутимый Христос из Эльки пристально вглядывался в расположение шашек. Перед уходом он попросил у старика-стрелочника позволения сделать следующий ход.

Тот согласился.

Христос из Эльки присел на корточки, положил пакет на землю, задумчиво запустил пальцы в бороду и двинул шашку на съедение кривому. Потом сам, довольно улыбаясь, съел две. Но оказался в таком невыгодном положении, что соперник, сверкая глазом и нарочито громко брякая крышками по доске, сожрал еще три шашки и вышел в дамки.

Стрелочник озлился и разворчался.

– Прости, брат, – сконфуженно произнес Христос из Эльки, – помнится, таким манером я всегда выигрывал у обитателей Приюта Воздержания [9] .

Стрелочник сплюнул сквозь зубы.

Проповедник подобрал бумажный пакет, наскоро благословил игроков и пристыженно удалился.

В пампе наступал полдень.

Под пылающим солнцем он лихо припустил вперед точно по середине железной дороги, углубляясь в пустыню. Вдалеке серое селение Сьерра-Горда расплывалось в дрожащем знойном воздухе и становилось похоже на печальную чайку.

Перескакивая со шпалы на шпалу в каменном молчании пустыни – «Ничто так не укрепляет дух, как молчание пустыни, братья и сестры», – он задумался об удивительных совпадениях, сплетавших истории Альмы Басилии и Магалены Меркадо, совпадениях и случайностях, которые касались не только их самих, но и приисков, где они обитали. По крайней мере, раньше, ведь Альмы Басилии уже и на свете-то нет: если верить рассказчику из поезда, ее зарезал убийца женщин, сбежавший из тюрьмы в Икике. По описанию продавца птиц, прииск Магалены Меркадо как две капли воды походил на прииск Альмы Басилии в том смысле, что там была всего одна классная дама, одна повитуха, одна учительница игры на фортепиано и одна проститутка. Как и Альме Басилии на прииске Чолита, в Провидении – или Вошке, просветили его знатоки со станции, – Магалене Меркадо приходилось в одиночку управляться с натиском местных холостяков. А это вам не фунт изюму, подчеркнул птичник, там две сотни бобылей живет. Ну, допустим, из этого числа следует вычесть приходского священника и содомита, без которого не обходится ни один прииск (в Чолите это был продавец парфюмерного отдела в пульперии, в Вошке – билетер в кинотеатре), но зато надо прибавить целый полк неудовлетворенных женатиков, которые в день получки тоже норовили затесаться в очередь за услугами продажной любви. Время от времени строй покидал какой-нибудь дряхлый старик, которому отказывали железы, не то что, когда я молодой был, красавец, прямо черный бык, эх, земляк, все бабы мои были, а в штанах – револьвер. Но место старика, удалившегося от плотских забав, сразу же занимал мальчишка, которому в день пятнадцатилетия – такой в пампе обычай у настоящих самцов – покупали длинные брюки, зализывали волосы бриллиантином – никаких дурацких детских проборов на левую сторону – и объявляли, мол, пора прогуляться с отцом к местной путане: пусть сдаст выпускной экзамен на мужика и научится уже, так его разэтак, что писька не затем одним встает, чтобы соревноваться, кто дальше ссыт.

Христа из Эльки занимало не только прозрачное имя девушки и то удивительное обстоятельство, что она истово веровала в Бога и Пресвятую Деву, но и еще одна таинственная подробность, о которой продавец птиц говорил, понизив голос. В здешних кабаках бают люди, будто бы добросердечная шлюха – одна из душевнобольных, пригнанных с юга в пампу обманом после страшного землетрясения три года тому назад. Миф о них кочевал с прииска на прииск, хотя хозяева запрещали рабочим толковать про это под страхом увольнения. Три года прошло, а до сих пор очень немногим известна правда об этом загадочном событии. Да и те помалкивают, боятся. А для большинства бригада умалишенных – такая же сказка, как страшилка про Плакунью или Черную Вдову. Или про Дитятко с Золотыми Зубами. В пампе полно россказней и суеверий.

– Не зря говорят, север – сторона дьявола, – пробормотал Христос из Эльки.

Он шел уже час и успел выпить всю воду из бутылки. Солнце рычало над головой. Надо думать, скоро покажутся щебневой отвал или заводская труба Вошки – любой селитряной прииск с этого начинается. Чтобы взбодриться, он еще крепче стал думать о Магалене Меркадо. Удивительная ведь история. Как же ему недостает такой ученицы, как эта исключительная женщина. Не раз самые верные из апостолов, пока они грелись у костра в Норте-Чико или жевали колосья ржи, валяясь у обочины в южных полях, спрашивали, какого лешего он так мыкается, разыскивая несусветную библейскую блудницу, когда они могут поклясться, что среди добрых христианок, прибегавших к нему, есть прорва сеньор, которые были бы счастливы и сочли за Божие благословение, если бы он попросил их бросить дом и семью. Они следовали бы за ним по дорогам родины, помогали в евангельском служении и, само собой, утоляли бы его желания «от всего сердца и без жеманства», по его излюбленному выражению, – все равно как те служаночки, что оставались после проповеди и оказывали ему честь где-нибудь в кустах. Апостолы частенько такое замечали. «С нами можете убогеньким не прикидываться, Учитель».

В таких случаях он оставлял невозмутимый праведнический тон и с хитрецой отвечал, что все эти христианки для его миссии не подходят, ибо соитие с замужними, как прекрасно им, лукавым фарисеям, известно, есть грех прелюбодеяния. А будь у них хоть с горчичное зерно смекалки и призадумайся они на минутку, то сообразили бы, что оставшаяся часть женской паствы, то бишь вдовицы и девицы, спят и видят, как бы околдовать мужчину, оженить его по законам божеским и человеческим и выстроить с ним дом, милый дом, с жаровней, детишками, кошками и собаками. А кто же, братья мои, поверит Христу-женатику. Жена первая и не поверит!

– Проповеднику, зарубите себе на носу, простаки вы немытые, мало быть верующим. Надо еще быть достоверным.

В четыре часа пополудни на равнинах пампы начал задувать сухой ветер.

Христос из Эльки все шел и шел, и волосы лезли ему в глаза. Потом он остановился, поднял голову и приставил ладонь козырьком ко лбу. Вроде бы вдали у холмов завиднелся щебневой отвал, а с ним и крыша завода – в пампе это зрелище напоминало «корабль на якоре посреди пустыни», как писали поэты севера. Железная дорога, тем не менее, бесконечной линией тянулась дальше на юг.