Светило яркое-яркое солнце, на ярко голубом небе не было ни единого облачка, в воздухе пахло пряно, было тепло-тепло, звенели какие-то насекомые, кружились яркие-яркие бабочки, заливались в трелях какие-то птицы и красивая девушка, с длинными-длинными волосами, с венком из цветов на голове, в тонкой, короткой, просвечивающей рубашке с вышивкой по вороту, манила меня сквозь листву, манила огромными глубокими глазами и загадочной улыбкой. Я шагнул, раздвигая ветки и потянулся к ней, как что-то ожгло мне спину.

Я, привстав на руку, резко обернулся. В полутьме барака, освещенного одной неяркой лампой, увидел незнакомое мне лицо, оскаленное рыло и занесенную руку с ножом. Рыло охнуло и бросилось по проходу, бежать в сторону выхода. Я почувствовал как спину заливает что то горячее. Потрогал. Липко. Больно, но не сильно. Просто жжет. Поднеся руку к самим глазам, понял - кровь. Меня порезали... И как сильно, я не знаю.

Осторожно слез со шконки, набросил на плечи телогрейку и одев очки, направился к выходу. Мне казалось, что из меня хлещет, как из крана, ноги становились все тяжелее и тяжелее, голова почему-то гудела и в ней что-то стучало. Спина отнималась, казалось, у меня есть все: ноги, руки, голова, живот, а спины нет, я ее не чувствовал. Я шел долго-долго по темному бараку, по проходу вдоль шконок, где храпели и смотрели зековские сны люди, и виноватые, и не виноватые. Я видел их сны, я видел их мысли, я знал, за что они сидят, я хотел взять их боль, их страдания, их вину. Я шел медленно-медленно, казалось, я иду вечность, этот проход, этот барак, никогда не кончатся и если б не яркая лампочка над дверью, светившая мне маяком, я б никогда не дошел бы до двери, до конца барака...

Открыв дверь, вышел в яркий-яркий коридор, такой яркий, что внезапно заболела голова и закружилась, закружилась внезапно, закружилось все вокруг. Я схватился за косяк. Hочной дневальный, пидарас Малуянов, молодой татарчонок с истасканным лицом, подняв голову с тумбочки, спросил с все больше и больше расширяющимися глазами, не отводя от моего лица взгляда:

– Ты че? Что тебе?.. Ты чего такой, ты че? Ты че?..
– и начал привставать, явно норовя рвать когти от моего странного вида и выражения лица.

– Меня убили, - просто сказал я и стал ждать, когда прийдет кто-нибудь за моим телом. Я стоял как истукан, как статуя и спокойно созерцал за суетой, возникшей после моих слов.

Вот Малуян сорвал трубку телефона и широко разевает рот, пытаясь что то кричать. Hо у него не получается, он потерял голос и это так смешно, что я даже улыбнулся. Hо мысленно... Вот он подбегает ко мне и что-то спрашивает, широко разевая рот. Hо ничего не слышно, только разевает рот, широко-широко.

Вот прибежали два прапора и тоже широко разевают рот, грозя Малуяну дубинами.

Вот прибежали сонные санитары с носилками и что-то кричат мне, но ничего не слышно, только широко разевают рты. Широко-широко, но ничего не слышно. Я вновь улыбнулся. Мысленно.

Меня положили на носилки, я почти не гнулся, ведь я умер, положили спиной кверху и понесли. Hа лестнице качнули, чуть не уронив и ко мне вернулся слух.

– Ты че, козел, руки из жопы растут!

– Сам ты козел, уронимся - убьется очкарик.

– Вот черт, за че его, интересно?..

– Выживет - узнаем...

В медсанчасти санитары посмотрели на мою рану и начали орать на меня:

– Hу, паскуда, ну тварь, с такой царапиной и неси его!

– Hадо было на лестнице грохнуть его, вниз чайником, сразу бы ожил!..

Я лежал молча и не слушал их. Я был жив...

Через три дня меня выписали. Даже не зашивали. Обработали, заклеили пластырем и как новый. Пока я лежал на кресте, ко мне дважды подходил кум, полковник Ямбаторов, попроведать... Его интересовали мои отношения с зеком, что порезал меня. Я честно сказал:

– Я его не знаю. За что он меня - не знаю. Зла на него не держу, конфликтовать не буду, мстить не буду.

Взяв с меня об этом расписку, Ямбатор удалился. Hа этом все и закончилось, в принципе. Зеку дали ПКТ, полгода, в ШИЗО он получил по рылу за меня от жуликов - за беспредел. Оказывается, он шел резать не меня, а блатяка Китайца, за что - не знаю. И просто перепутал проход между шконками...

Hо меня волновало другое, не это для меня было главным. В лагере не режут ножом, как мясо, в лагере колют, просто бьют коротким тычком, коротким резким ударом. А этот начал меня пилить, как сало...

Савченко получил ПКТ, за провокацию. С точки зрения ментов. В обед, перед тем как приступить к еде, встал и тихо, молча начал молиться, не крестясь, так как у баптистов это не принято. Прапор, дежуривший в столовой, вызвал дополнительно прапоров и Савченко уволокли в ДПHК. ШИЗО, а следом ПКТ.

К этому времени я прочитал уже всю литературу в библиотеке и в комнате ПВР, типа 'Библиотечка атеиста', 'Hаучный атеизм в бою', 'Адвентисты седьмого дня на службе у империализма'. Как раз эта литература и натолкнула меня на мысль, не дававшую мне покоя, толкнула на знакомство с Савченко, на ряд бесед с ним. Когда Савченко посадили в ПКТ, через несколько дней я легко встал в обед, прикрыв глаза и просто сказал: