Вот так, через паралич гражданского чувства, через "советскость без коммунизма" и через уже несоветскость, но и не православность, можно попытаться просчитать причину равнодушия масс к событиям в Москве и в августе девяносто первого, и осенью девяносто третьего. Это о массах. Но несколько слов и о вождях.

Напоминаю, что только из женских уст (Горячева, Умалатова) прозвучала в девяносто третьем с балкона "Белого дома" готовность умереть или победить. Мужчины-вожди в победе не сомневались или, по крайней мере, сомнений не высказывали. Но как только усомнились, тут же и сдались на милость победителя, оставив умирать на горящих этажах ими распропагандированную молодежь. Это к вопросу об ответственности за пролитую кровь.

Видел в телевизоре по-детски торжествующее лицо Ельцина. Противно. Страшущий Черниченко с его "Раздавить гадину!".

Но вот на днях Хасбулатов на фоне оставленных ему Ельциным апартаментов недоумевает, почему это никто не обращается к нему за помощью в урегулировании чеченской проблемы. Ведь он не просто известный человек, но так или иначе личность историческая...

Только руками и разведешь.

А несколько лет назад В.Аксючиц, тогда перешедший от Немцова к Руцкому, возымевшему намерение "по новой" войти в большую политику, пригласил меня и еще несколько человек, в той или иной мере социально функционирующих, встретиться с Руцким. По-домашнему, то есть на его квартире. Мы пробыли там достаточно долго, а вспомнить... практически нечего. Помнится, демонстрировал бывший генерал книги о науке политики, Макиавелли и пр., что, дескать, штудирует, что готов к инициативе высокого уровня... И еще запомнился громадный цветастый попугай, который периодически орал на всю квартиру истинно человеческим голосом: "Ельцин дурррашка! Ельцин дурррашка!"

Впечатление профанации... Я был тогда удивлен, что В.Аксючиц, всегда тонко чувствовавший политическую конъюнктуру, решился на такую бесперспективную ставку... Впрочем, как и журнал "Наш современник"...

Нет, "мальчики кровавые в глазах" - это не про вождей мятежа (или восстания) девяносто третьего и не про победителей - разорителей страны. Но и те, и другие запомнили, что народ "воздержался"... Только "победители" это поняли раньше и поспешили решить проблему собственными силами. А вожди побежденных, скорее всего, толком так ничего и не поняли, потому и вины своей не осознают, а на тот же народ, их не поддержавший, все и валят. Дескать, не созрел мужик до "булыжника - оружия пролетариата", вот и продулись, да, слава Богу, уцелели, ничего из имевшегося не потеряв.

Ранее говорил, что за десять лет смуты признаю только два политически ловко-мудрых решения. Первое - решение Зюганова вывести свою партию из авантюры. Второе - несоизмеримо мудрее: решение Ельцина не просто помиловать, но и восстановить во всех правах и возможностях своих врагов, вождей событий девяносто первого и девяносто третьего. Именно таким способом он избавился от них навсегда. Помиловав, он растоптал их морально. В политике где-то на среднем уровне кто-то ныне имеет позицию, но в вождях более никому из них уже не бывать. Зато Г.Зюганов, верно просчитавший вариант девяносто третьего, и по сей день, как и десять лет назад, человек номер два с той же вполне обоснованной претензией стать номером первым.

Но и его неоднократные полупризывы-полунамеки "подняться единым строем" против гадкого антинародного режима безрезультатны. И тут напрашивается другое объяснение "народного безмолвствия", каковое мне лично больше по душе, чем предыдущее - "советскость, несоветскость" и тому подобное, больше по душе, потому что оптимистичнее.

Я говорил о том, что не "поднять" русский народ за конституцию, за парламент, о чем твердили с балкона "Белого дома" в том злополучном октябре. Но народ, что далее Московской окружной, этих призывов и не слышал. Что же тогда слышал, что видел он в том яростном противостоянии, каковое завершилось танковыми залпами и кровью москвичей?

Очень хочется думать, что каким-то особым инстинктом народ видел именно смуту, в которой моменты высокой правды замешаны-перемешаны с "политикой", где и страсти, и страстишки, где "званца" от самозванца отличить мудрено; что не только большой всероссийской кровью попахивает от ошалевшей Москвы, потому что лицо "врага" неотчетливо, но и братоубийством, когда всяк всякому может претензии предъявить с куда большей необоснованностью, чем то было, положим, в восемнадцатом году. Иначе говоря, в народе сработал инстинкт именно народного самосохранения.

И если, теряя ныне по миллиону в год населения, мы все же выберемся из трясины без гражданской войны, то долговременное народное "безмолвствование" будет полностью оправдано. А если не выберемся... О том и думать тошно...

* * *

Нажимаю на кнопку пульта, вспыхивает экран телевизора, и я снова на площади перед "Белым домом". Роение и гудение толпы. Пламенные речи с балкона... Предварительно не настроил камеру, какой это день - не узнать. Но не первый уже. С балкона зачитываются постановления и обращения. Когда у микрофона оказывается Анпилов, балкон отчего-то пустеет. Анпилов кричит, впечатление, что давится криком:

"...они придут не только с дубинами, они придут с оружием... и мы не отдадим... это... сами... мы не отдадим оружие тем девчонкам, которым раздавал Ельцин девятнадцатого августа. Нам оружие в руках малолетних проституток не нужно. У нас есть военные люди. У нас есть люди в дружине, прошедшие военную службу... Мы еще раз требуем права умереть за Родину с оружием в руках! Оружие! Народу!"

Ближайшие к балкону ряды подхватывают и скандируют: "Оружие народу! Оружие народу!"