В глазах защипало. Он так ничего и не понял.

Она прикрыла его собой, отведя от него и его семьи беду.

Он не понял, что её увезли насильно и неизвестно, чем всё закончится. Он просто исчез, растворился, и только несчастный случай снова свёл их здесь.

Ах, как она наивна и глупа!

Ревность и обида не давали дышать. Наташа задыхалась, давясь сдерживаемыми всхлипами, размазывая солёные едкие слёзы по расчёсанным воспалённым щекам.

Как больно обмануться в человеке. Эта тупая боль опустошит и выжжет всё светлое и чистое, что в тебе есть. Тебя выкрутит и сломает. Как ломает многих, травмируя психику и губя жизни.

Больно! В горле застрял мучительный протяжный стон. Невыносимая резь терзает и выворачивает кровоточащую душу.

Так умирает любовь?

Так умирает любовь…

Пфальцграфиня сквозь слёзы задумчиво уставилась на плюющуюся догорающую свечу. Выплакалась. Полегчало.

Промокнула носовым платком обезображенное лицо, высморкалась, гася судорожные всхлипы. Умыться бы. Дрожащими пальцами заплела косу, огладила измятое платье.

Ведро оказалось пустым. Шамси использовал всю воду для умывания.

Хотелось пить.

Взболтав в кувшине остатки вина, поморщилась. Как оно появилось на их столе? Кто заказал? От него всё зло. Сама же и заказала. Как в замедленной съёмке потянулись кадры с участием корчмаря, его угодливый вид и обрывки слов: «Сейчас пришлю… Желаю приятного отдыха… Если не будете против…»

Со всей силы запустила кувшином в стену, наблюдая, как с погребальным звоном разлетаются черепки, и поспешно скатываются капли вина, омывая дерево.

В тягуче скрипнувшую, приоткрывшуюся дверь просунулась голова охранника. «Молодой, — отметила Наташа, — но ответственный. Не дремлет».

Подошла, распахивая створку:

— Я пить хочу, — охрипший голос звучал надломлено и тихо.

Воин, отшатнувшись от неожиданности, замялся. Рассматривая пфальцграфиню, раздумывал: ослушаться или нет?

Не дав ему времени на размышление, она требовательно выпалила:

— Мне нужен кувшин горячей воды! — Кофе! Его она выпьет с удовольствием. Наконец-то умоется.

— Не положено, госпожа. — Прозвучало неуверенно.

— Что не положено? Я прошу всего лишь кувшин горячей воды! Быстро спустился в кухню и принёс! — Добавила для убедительности: — Разбудить господина дознавателя?

Когда парень, развернувшись, поплёлся по коридору, девушка осмотрелась. В его конце у нужника догорал факел. Туда тоже не помешает заглянуть. Расправив мятое платье и оглянувшись на сладко посапывающего араба, притворила за собой дверь.

Проходя мимо комнаты роженицы, отметила просачивающийся в плохо закрытую дверь тусклый свет. Слышалась громкая речь, тенью мелькали слуги. Она ещё не родила?! От раздавшегося протяжного обессиленного постанывания у Наташи неприятно похолодело в груди. Измучилась, бедняжка. Тревожные мысли теснились в голове: «Зайти глянуть?» А если она умрёт и во всём обвинят сердобольную пфальцграфиню? Не-ет, она не пойдёт к родильнице. Ни за что! Да и чем она сможет ей помочь?

Тщательно осветив фонариком углы нужника, тяжело вздохнула, придя к выводу: «Лучше, чем под кустом. Всё равно деваться некуда».

На обратном пути, слыша душераздирающие стоны страдалицы, приостановилась у двери. Как будто чёрт тянул за подол платья.

Дверь распахнулась. Тёмная фигура, ступив через порог, ухватив её за плечо, приблизила к себе.

Девушка ахнула, дёрнувшись, но цепкие пальцы впились намертво. Замешкавшись, молча, она рассматривала мужчину. Чуть выше неё, ссутуленный, с длинным крючковатым носом, большими торчащими ушами и прилизанными волосами, он был похож на…

— Goblin, — шепнула ему в побитое оспой лицо.

— Наконец-то! — воскликнул он, оскалив в довольной ухмылке рот, демонстрируя кривые зубы. — Заждались тебя. Что растрёпа такая нечёсаная? К господам могла и прибраться.

Прикрыв за собой дверь, развернув её к пылающему факелу, всмотрелся в лицо:

— Что за пятна на лике? Хворь невыводная? А?! — Гундосливо гаркнул в лицо. — К нам с немочью нельзя. Слыхала, поди, госпожа мается, никак разродиться не может! — Перехватил её за руку. — Ещё и без языка? — Насмешливо гыгыкнул: — Люблю молчаливых!

Бесцеремонный напор страшного мужчины обезоружил. Наташа тщетно пыталась освободиться от неожиданного пленения, пощипывая его запястье:

— Не хворь… Комары искусали, — робко пролепетала она.

Гоблин втянул воздух и подозрительно принюхался к ней. Кончик его носа задёргался:

— Пила…

Она затрясла головой:

— Чуть-чуть. — Не понимала, почему оправдывается и до сих пор не зовёт на помощь? Поглядывала в конец коридора: «Где запропастился охранник?»

— Облезлая какая-то. Лучшей не нашлось? — не дождавшись ответа, мужчина заключил: — И не комары это. Клопы. Умертвие, а не девка… — Почесал за ухом, от чего засаленная прядь серых волос встала дыбом. — Ладно, идём.