Шрифт:
— Тогда что?
— Не знаю, — на этот раз честно отвечаю я.
— На мое усмотрение?
Киваю. Даже интересно, что принесет даме господин майор.
Это оказывается пузатый хрустальный бокал на короткой устойчивой ножке. Внутри где-то на пару пальцев жидкости цвета темного янтаря. Коньяк, наверняка.
— Пятидесятилетний арманьяк, — поясняет Федор, плюхаясь в кресло напротив. — Сереге подарила бабушка жены. А она дама с хорошим вкусом к жизни.
— Тогда наверно неудобно…
— Она, зная его, подарила ящик.
— «ПрЭлЭстно», — как говорит самая заслуженная и самая пожилая дама в нашем рабочем историческом коллективе. Не даром мне с первого взгляда, сразу показалось, что все они — и бритоголовый Федор, и его приятель блондинчик (вот он, кстати, идет вместе с хозяином из прихожей), и сам итальянскоподданый — все они настолько не из моей жизни, что хоть плачь. Стрелок — я помню, что его фамилия Стрельцов и потому «кликухе» не удивляюсь — усмехается с веселой издевкой.
— Что? Опять пьете?
— Почему опять? — законно возмущаюсь я. Веселится ещё больше.
— К вам, Анна Фридриховна, мое критическое замечание отношение имеет опосредованное. Я все больше о вашем визави, господине Кондратьеве. Это он тут вчера душу отводил, на жизнь жаловался… Одолели его дамы сердца. Много их слишком…
— Заткнись, Стрелок, а то в морду дам, — цедит сквозь зубы упомянутый господин.
Но тот только хихикает.
— Хватит его колупать, Стрелок, — это уже хозяин дома. Все-таки как хорошо он владеет русским! И сленг, и построение фраз. Только все тот же мягкий акцент. Даже не акцент — некая картавость, странность в произнесении твердых звуков, говорит о том, что язык для него все-таки не родной.
Стрелок скучнеет лицом и плюхается в кресло. Федор предлагает выпить и ему, но Егор отказывается.
— У меня, в отличие от тебя, ксив на все случаи жизни нету, а мне ещё домой ехать. И, опять-таки в отличие от тебя, я человек женатый. Проблема выбора вроде твоей, Кондрат, меня не мучит. А Машка — женщина хоть и тихая, но решительная. Если я не явлюсь на ночевку, уволит меня из мужей за непосещаемость, и вся недолга. Лучше говорите толком — в чем дело?
— В ней, — кивает на меня едор.
— Это я уже понял, но что такого…
— Ее фамилия Унгерн.
Глава 3
Стрельцов затыкается с полуслова. Ленивая улыбка слетает с его лица, которое мгновенно серьезнеет и как-то внутренне подбирается. Какие интересные все-таки ребята…
— И что?
— А то, что кто-то уже знает то же, что и мы. И этот кто-то в отличие от нас начал действовать. Причем грубо, в лоб.
Итальянец — Серджо, кажется? — кратко пересказывает Стрельцову мою эпопею со снотворным и уколом. Тот становится еще более сосредоточенным.
— Орлы! Сообразили, что чем таскать за собой живого человека, куда как удобнее запастись пробиркой с его кровью. Молодца-а! Что и говорить!
— Это вы о чем?
Переглядываются. И уже собираются наконец-таки заговорить, как вдруг дверь из прихожей распахивается, и в гостиную вплывает девица в длинном вечернем платье. По тому, как тщательно выверены все ее движения, тут же становится понятно, что она здорово навеселе. Итальянец смотрит на нее хмуро, его резкие брови сходятся на переносице. Стрельцов ржет:
— Пьяница мать — горе в семье.
И только Федор поднимается, быстро чмокает девицу в щеку и провожает ее до кресла.
— Ксюх, ты чего так набралась? Особо «весело» что ль было?
Ага! Та самая Ксюха пожаловала. И как в таком виде сюда добиралась? Неужели за рулем? Девица делает страдальческое лицо, подтверждая — там, где она была, скукота оказалась страшная. Мне бы ее проблемы! Явно с какого-то приема или великосветского раута. Мне она активно не нравится. Всем. И тем, как держит себя, и смазливой внешностью и дорогой одеждой… Одно слово — «прицесска». И дура наверняка! Муж ее, которому Ксюха в настоящий момент тоже явно не нравится, кривится ещё больше.
— Завтра ведь умирать будешь.
— Да нет, Сереж. Все не так плохо. Я больше придуриваюсь.
Ну да, как же! Хотя… Речь ее действительно звучит четко и совершенно трезво. И движения становятся другими… Как-то она моментально берет себя в руки, видя мужнино недовольство. О как! Дрессировка на высшем уровне. Ее реакцию подмечает и Кондратьев и тут же встает на защиту.
— Да ладно тебе, Серег, Ксюху прессовать. Сегодня по чесноку ее очередь была отрываться. Так что, как говорится, завидуй молча. Итальянец, которого приятели почему-то упорно зовут на русский манер Серегой, начинает что-то отвечать довольно резко, но девица прекращает затеявшееся было препирательство одним великолепным жестом.