— Вались, майор, на нары и дрыхни, — сказал Кузьмич. — Завтра поговорим…

И дверь захлопнулась, щелкнул замок. Мазур взобрался на нары. Ольга кинулась к нему, обхватила, прижалась.

— Ладно, — шепнул он. — Все обошлось…

На самом деле столь благополучный исход конфликта еще больше ему не нравился — из-за своей непонятности. Не избили для наглядного примера — хотя просто обязаны были это сделать, учитывая все их предшествующее поведение. И вдобавок в камере оказалась подсадка. У Мазура было впечатление, что он в очередной раз столкнулся с неким тестом, еще одной прогонкой по экстремальной ситуации. Для будущей рабочей силы такие тесты вроде бы и ни к чему…

Прошел час, а в камеру так никто и не нагрянул — и Мазур решил, что можно спать.

…На сей раз его разбудило не лязганье замка, а безмолвная возня рядом. Протянув руку, он нащупал борющиеся тела, ткнул пальцем в жирный живот — и сообразил. Ударил наугад. Тут же раздался визг — Ольга сумела впиться зубами в зажимавшую ей рот ладонь. Придержав толстяка левой рукой, Мазур отвесил ему еще одну полновесную плюху, отшвырнувшую того подальше. Все это, если не считать визга, происходило в совершеннейшем молчании.

Ольга горячо зашептала на ухо:

— Проснулась — а он с меня штаны тащит, рот зажал…

По дощатому полу прошлепали босые ноги — толстяк бежал к двери. Заколотил в окошечко:

— Господин караульный, за новенькими замечание! Животное женского пола мне отказывает в сексуальных услугах!

Стукнуло окошечко, и караульный лениво отозвался:

— Пшел вон.

— Господин караульный, я вам докладываю о нарушении правил согласно распорядку…

Караульный кратко и смачно разъяснил, куда толстяк может отправляться — после чего окошечко со стуком захлопнулось. Похоже, правила менялись на ходу… Мазур шепнул Ольге:

— Ложись-ка между мной и стеной на всякий случай…

Это было первое утро, встреченное Мазуром в здешнем загадочном заточении — и потому он с ходу не смог определить, конечно, отличается ли оно от прежних угрюмых будней. Однако очень скоро убедился, что все же отличается…

Едва электронные часы Егоршина коротко пискнули — Мазур глянул на свои: было восемь. Иркутский эскулап скатился с нар, подбежал к двери, постучал в окошечко и, стоило тому распахнуться, затараторил:

— Господин караульный, докладывает дневальный! В наличии — пятеро животных…

— Вы что это такое несете, господин хороший? — громко спросили с той стороны исполненным невероятного удивления голосом. — Сон, что ли, плохой увидали? И не совестно вам так страмно людей обзывать, товарищей своих?

— Но ведь распорядок… — сбился с тона врач.

— Какой распорядок? — продолжали удивляться в коридоре. — Уж не головку ли солнцем напекло? Распорядки какие-то вдруг придумали, дневальных… Нешто вам тут казарма? Тут вам горница, а в горнице — господа гости, кушать скоро подадут, так что потерпите чуточку, посидите, зарядку сделайте, что ли…

И окошечко звонко захлопнулось. Врач настолько оторопел, что так и остался торчать у двери. Прошло две-три минуты, прежде чем он вернулся на нары с совершенно растерянным лицом, мотая головой и бормоча что-то под нос.

Мазур сидел на нарах, как король на именинах, курил утреннюю сигаретку и грустно ухмылялся про себя. Ибо решительно не верил во внезапную вспышку гуманизма и нежданно разразившуюся среди тюремщиков эпидемию доброты. Глупо было бы такого ожидать — особенно после его вчерашних шумных подвигов. Скорее уж следовало ждать вторжения разъяренных вертухаев с дубьем.

Значит, это всего-навсего продолжалась не столь уж и изощренная морально-психологическая прессовка. Сначала людей усиленно загоняли в скотство, потом контраста ради провозгласили вольности и либерализацию. Холодный душик, горячий душик… Не оригинально и не ново. В иных жутко засекреченных учебниках можно прочесть описания не в пример более тонких и контрастных методов…

Должно быть, это в какой-то степени понимали и те трое, что оказались здесь прежде Мазура с Ольгой. Особого восторга на их лицах не наблюдалось — скорее тягостные раздумья и усиленная работа мысли. Что, в общем-то, вполне укладывалось в стереотипы…

В половине девятого стали кормить — опять-таки со всем политесом. Распахнулось окошечко, и караульный возгласил:

— Господа, кушать подано! Дамы, как и положено, подходят в первую очередь. Виктория Федоровна, Ольга Владимировна, прошу!

Вернувшись, Ольга с недоуменным пожатием плеч показала Мазуру не только миску, где к куску жареной курицы с картошечкой прилагалась и пластмассовая ложка, но и пачку болгарских сигарет со стограммовой голландской шоколадкой. Всем дали ложки, а Мазуру с толстяком еще и по пачке сигарет (Егоршины, судя по всему, не курили), а вместо воды сунули по двухлитровому баллону пепси. Мало того, караульный пообещал: