Шрифт:
– Вот гад, – сказала Лена. – Он и на тебя глаз положил. Слышь, Линка. Ты старайся особо ему на глаза не попадаться, чмырю болотному!
Ага, не попадаться! Интернат не город, здесь спрятаться негде.
Завхоз, которого звали Арнольдом Николаевичем, встретил ее в коридоре, схватил за руку.
– Басяева! Ты чего без дела болтаешься? Пойдем поможешь, мне на складе кое-что посчитать надо.
На складе считать оказалось нечего, Арнольд Петрович усадил ее на стул и стал угощать конфетами. Не шоколадными, так – карамельками разными.
– Ух ты, Басяева! – сипловато сказал он. И полез к Лине под юбку.
– Арнольд Петрович! – попыталась вырваться Лина, но завхоз зажал ей рот потной противной ладошкой и бормотал:
– Ничего, Басяева! Ничего! Как говорится, смелость города берет! – а сам рукой наглел все больше и больше, терпежу никакого не было, только хотелось, чтобы все быстрее кончилось, и Лину затрясло, а потом она уже ничего не помнила.
Пришла она в себя и увидела, что Арнольд Петрович лежит на полу весь расстегнутый, а лицо и шея у него ярко-красного цвета и в уголке рта слюна пузырится. И глаза у него закрыты, только веки дергаются. Лина испугалась, но все-таки задержалась, чтобы привести себя в порядок, потом выскочила со склада и убежала в спальню.
Девчонки, что там были, на нее смотрели с любопытством, но никто ничего не спрашивал, только Лена села рядом, положила Лине руку на плечо и спросила:
– Лин, он тебя обидел? Козел старый!
– Слушай, Ленка, – сказала Лина. – Ты знаешь, он ничего плохого сделать не успел. Кажется, он умер!
– Да ты что? – ахнула подружка. – Ты… его?
– Да ты что, – возмутилась Лина. – Сам он, представляешь?
А утром приехал милиционер. Был он молодой, шутил со всеми, даже с директором – строгой Верой Ивановной, потом долго разговаривал с учителями, записывая их разговор на бумагу, а потом вызвал в кабинет Лину.
– Извините, – сказал он директору, – мы вдвоем поговорим.
– Она несовершеннолетняя, – нахмурилась Вера Ивановна. – Без педагога нельзя!
– Вот потом и оформим, – весело сказал молодой милиционер и нагло подмигнул ей.
Оставшись наедине с Линой, милиционер некоторое время ходил по комнате, потом поставил свой стул напротив Лининого, сел на него верхом и сказал:
– Ну, рассказывай!
– Что? – не поняла Лина.
– Все, как было! – сказал милиционер.
И Лина ему все рассказала, и про конфеты, и про рот, который ей Арнольд Петрович зажимал, и про то, как он на полу краснорожий лежал.
– А ты его ничем не ударила? – спросил милиционер.
– Чем? – снова удивилась Лина.
– Ну, не знаю, – сказал милиционер, откровенно разглядывая Лину. – Железкой какой-нибудь… Склад ведь, там все есть.
– Была нужда, – сказала Лина и натянула юбку на колени, уж больно пронзительно и нагло милиционер смотрел на ее ноги. – Сам он… – и, вспомнив слова Лены, вдруг почему-то добавила: – Старый козел!
– Значит, никаких развратных действий он в отношении тебя не предпринимал? – смущаясь, сказал милиционер.
– В трусы лазил, – сказал Лина, застеснялась, опустила голову и шепотом добавила: – Больше ничего!
– Иди, – сказал милиционер, тоже не поднимая головы. – Вот здесь подпиши и иди.
А потом ее расспрашивала Вера Ивановна и все качала головой, словно совсем не удивлялась рассказу Лины.
– Иди, Басяева, – сказала она. – Говорили мне…
Вечером перед сном Лина почему-то вспомнила наглого милиционера. Нельзя сказать, что она ничего не понимала, в почти пятнадцать лет дур не бывает, конечно, она понимала, чего от нее хотел Арнольд Петрович и почему ее хватал за колено милиционер. И от этого было особенно противно, потому что Лина все представляла себе совсем иначе, и суженого-ряженого видела совсем непохожим на лысого завхоза и наглого милиционера. Ей суженый-ряженый представлялся кем-то вроде молодого Баталова, чья фотография хранилась у Лины в тумбочке, и виделось все кисейно-воздушным, белым, с розами, которые падали с голубого бездонного неба. Лина полежала немного, поплакала, обижаясь на несовершенство мира, потом поговорила немного с Седиком, узнала последние деревенские новости, а потом вновь в ней заговорил рассудительный голос, который рассказывал ей о мире.
– Чистец буквицецветный, – сказал голос. – Многолетняя трава. Цветки собраны в колосовидные соцветия по десять-двенадцать цветков на конце стебля. Собирают в ранней стадии цветения и сушат, тщательно следя за тем, чтобы на заготовку не попали роса или дождь. Запах слабый, ароматный, чуть горьковатый. Настойки чистеца и жидкий экстракт применяются в акушерско-гинекологической практике.
Кто-то осторожно коснулся ее плеча.
– Линка, – горячо прошептала сидящая на соседней постели Лена. – А он, правда, с тобой ничего такого не сделал?
– Ничего, – сказала Лина. – Засипел, задергался, я и убежала. Наверное, сердце не выдержало.
– Слюной подавился, – сказала с ненавистью подружка. – У-у, козел!
Глава четвертая
Нельзя сказать, что отношение к Лине в интернате изменилось, но некоторые слухи поползли. Арнольд Петрович, как рассказала Лине подруга, еще той сволочью был, пользовался тем, что за интернатских заступиться некому было. А директриса молчала. Или у Арнольда Петровича что-то на нее было, или принцип такой был у директрисы – не встревать в чужие дела, только Арнольду при ней было привольно. Он еще и не такое себе позволял, стыдно рассказывать о его ночных забавах! Только кончились они.