Она налетела, как порыв штормового ветра. Молниеносный обмен ударами, ужимки и прыжки… По нулям. Отступив на шаг, Мазур лишь уверился в прежнем убеждении: какое там, на хрен, нежное создание, зверь дикий, смертушка твоя при оплошности…

И снова – обмен ударами, жуткий танец на колыхавшейся палубе. Ей, стерве, было легче – она в темном, ее труднее фиксировать глазом, а вот Мазур, как идиот из анекдота, весь в белом, что ночью, особенно лунной, идет только во вред…

– Ах ты ж, тварь… – выдохнул он, сплюнув кровь из рассеченной губы.

– Ну-ну… – произнесла она почти спокойно, играя гибким телом в ложных выпадах. – Ну-ну… Иди сюда, загадочная личность…

Каскад ударов, пируэтов и прыжков… Мазур ее легонько зацепил, но в ответ сам получил качественно. Они кружили по палубе, как два схлестнувшихся насмерть зверя – какими сейчас и были, честно говоря, – и Мазур отметил самой трезвомыслящей частичкой сознания, что старина Пьер не шевелится, не издает ни звука, так что с ним, очень похоже, кончено, а вот китайцев было только двое, иначе непременно налетел бы еще кто-то… Побарахтаемся?

Но он, как ни старался, как ни выкладывался, не мог одолеть. Она, впрочем, тоже. Зыбкое равновесие пока что…

– Ну и? – выдохнул Мазур, уйдя от удара – еле уйдя, м-мать! – и отступив к борту. – Не возьмешь ведь…

– Возьму, – пообещала она столь же хрипло. – Измотаю, сучонок…

– Может, договоримся?

– Не я решаю, не я…

– Сдохнешь ведь.

– Измотаю…

Мазур, словно бы только сейчас спохватившись, рывком выхватил револьвер, взвел курок и, прибавив в голос тупого, нерассуждающего превосходства, громко приказал:

– Подними руки, стерва! Не подумала об этом, а?

Она рассмеялась – сдавленно, но вполне искренне, на миг поплыла, сбилась с ритма…

А в следующую секунду тяжелый револьвер полетел ей в лицо, словно самое примитивное метательное оружие.

Вот этого она точно не ожидала – и Мазур вовсю использовал свой единственный шанс, ринулся вперед, пока она уклонялась от тяжелого куска железа, зашел справа, пригнулся, выпрямился, ударил раз и два… Отпрыгнул.

Она еще стояла у борта, еще не уронила руки, тело еще не понимало, что уже мертво, что шейные позвонки перебиты, что второй удар пришелся по сонной артерии…

И в этот миг в нее метко и жестоко угодила автоматная очередь – совершенно бесшумно, но Мазур-то видел, как пули бьют в грудь и лицо… Тело Мэй Лань запрокинулось назад, окончательно выйдя из равновесия, подламываясь в коленках, навзничь, затылком вперед она рухнула за борт.

И был шумный всплеск, показавшийся Мазуру громом. Он стоял на том же месте, все осознавал, но не мог пошевелиться, в тупом оцепенении то ли облегченно, то ли с надрывной тоской подумав: нежная и удивительная, как говорил Остап, нежная и удивительная, да…

– Кирилл, мать твою! Живой?

Со стороны бараков бежали трое. Лаврик первым взлетел по сходням, опустил коротышку-автомат с матово блеснувшим в лунном свете глушителем, сказал сварливо:

– Ну, что стоишь, как засватанный? Скажи дяде спасибо. Шустрая была девка… И в черное вырядилась по уму, я никак не мог ее выцелить… – Он свободной рукой схватил Мазура за грудки и встряхнул как следует: – Ну? Что у тебя? Что сказал Зыонг?

– А сам не мог спросить? – вяло произнес Мазур, все еще не в силах стряхнуть тоскливое оцепенение. – Коли вы следили…

– Не уследили, – быстро сказал Лаврик. – Через полчаса после вашего визита Зыонга умыкнули какие-то шустрые ребята… Ну?!

– Что вы от него узнали? – резко спросил господин Герберт. Ага, и этот здесь, а вот третий Мазуру решительно незнаком…

– Да погодите вы, – с ухмылкой сказал Лаврик. – Он, похоже, в себя никак прийти не может…

– Так пусть приходит побыстрее! – чуть ли не истерично вскрикнул Герберт. – Здесь нельзя задерживаться, не хватало еще, чтобы они проследили шхуну, а они могли… Давай!

Безмолвный третий отвернулся, сунул два пальца в рот и испустил пронзительный свист. Возле барака заворчал мотор, показался открытый джип, летевший прямо к сходням.

Мазур сделал шаг в сторону, всмотрелся. Старина Пьер смотрел в ночное небо широко раскрытыми, неподвижными глазами, и в них отражалась луна. Единственный, кого стоило пожалеть, – случайная соринка меж могучих жерновов, размололи и не заметили…

Что-то твердое было под ногой. Нагнувшись, Мазур поднял индокитайскую медаль на разорванной тонкой цепочке – и, зажав ее в кулаке, стоял столбом, пытаясь разобраться в мыслях и ощущениях.