К концу лета, казалось, все на равнинах стало оборачиваться бедой. День за днем солнце пекло землю, и она делалась все суше, ручьи пересыхали, огромные тучи саранчи падали с тусклого, как металл, неба и пожирали иссохшую траву. Если бы такая засуха случилась на этой земле несколькими годами раньше, миллионы бизонов потрясали бы прерии грохотом своих копыт в диком, паническом стремлении к воде. Но теперь стада исчезли на этих опустошенных пространствах, покрытых костями, черепами и гниющими копытами. Почти все белые охотники ушли. Группы команчей, кайовов, шайенов и арапахов по-прежнему неутомимо бродили по равнинам в поисках бизонов, но находили лишь небольшие стада, так что многим пришлось вернуться в резервацию, чтобы не умереть с голоду.

В агентствах царило смятение. Намерения армейского командования и индейского бюро не совпадали. Припасы не подвозились. Некоторые агенты задерживали выдачу продовольствия, чтобы таким образом наказать индейцев за то, что те отлучались на охоту без разрешения. То там, то здесь происходили бунты; индейские воины и солдаты вступали в перестрелки. К середине июля половина кайовов и команчей, зарегистрированных в агентстве форта Силл, исчезли с территории резервации. Как будто ведомые сверхъестественной силой, эти последние племена, жившие охотой на бизонов, стекались в самое сердце последнего пастбища бизонов — каньон Пало-Дуро.

Каньон Пало-Дуро был невидим на фоне плоского горизонта, он представлял собой изогнутую расселину, прорезавшую равнину. Это был оазис с источниками, водопадами и ручьями, где ивы и бизонья трава были зелеными и пышными. В каньон можно было проникнуть лишь по нескольким тропам, протоптанным стадами бизонов. В XVI в. там побывал Коронадо, и лишь несколько белых людей видели каньон с той поры, большинство же вообще не ведало о его существовании.

В конце лета 1874 г. индейцы и бизоны ежедневно прибывали в каньон, ища в нем убежища. Индейцы убивали лишь такое количество бизонов, какое было им необходимо для обеспечения запасов на зиму; они тщательно срезали мясо, сушили его на солнце и складывали мозг и жир в кожаные мешки, выделывали из сухожилий тетиву и нитки, делали ложки и чашки из рогов, плели из волоса веревки и пояса, обрабатывали кожи, чтобы сделать из них покрытия для вигвамов, одежду и мокасины.

До начала Месяца Желтой Листвы дно каньона вдоль течения ручья покрылось лесом вигвамов; кайовы, команчи и шайены — все хорошенько запаслись пищей, чтобы протянуть до весны. Почти две тысячи лошадей делили с бизонами сочную траву. Не ведая страха, женщины занимались хозяйством, а дети плескались в ручьях. Для Гуанаха и индейцев квахади это был их обычный образ жизни; Одинокому Волку, кайовам и прочим беглецам из резерваций казалось, что они возродились к жизни.

Такой вызов белым людям, разумеется, был невыносим для властей опустевших резерваций. Едва непримиримые квахади и их союзники устроились на зиму в своих скрытых селениях, как Великий Воин Шерман начал отдавать приказы своим войскам. В сентябре пять колонн «синих мундиров» выступили в поход. Из форта Додж Нельсон Майлс (Медвежий Мундир) двинулся на юг; из форта Кончо Маккензи (Трехпалый) пошел на север. Из форта Баском, штат Нью-Йорк, майор Уильям Прайс отправился на восток; из фортов Силл и Ричардсон выступили полковник Джон Дэвидсон и Джордж Буэл. Тысячи «синих мундиров», вооруженных скорострельными винтовками, в сопровождении артиллерии разыскивали несколько сот индейцев, желавших только спасти своих бизонов и жить своей жизнью на свободе.

26 сентября, используя в качестве разведчиков наемников из племени тонкава, кавалеристы Маккензи разыскали большое селение в Пало-Дуро. Кайовы Одинокого Волка приняли на себя ярость первого натиска. Хотя они были застигнуты врасплох, воины все же держались достаточно долго, для того чтобы дать возможность спастись женщинам и детям. Затем они отступили под покровом плотного облака порохового дыма. Солдаты Маккензи понеслись вверх по ручью, сжигая вигвамы и уничтожая зимние припасы индейцев. К концу этого дня они окружили более тысячи лошадей. Маккензи приказал отогнать животных в долину реки Туле, и там «синие мундиры» расстреляли их, оставив трупы тысячи лошадей кружившимся в небе стервятникам.

Индейцы рассеялись по равнинам пешие, без еды и без крова. А тысячи «синих мундиров» двигались с четырех сторон, методически вылавливая их. Колонны прошли равнины вдоль и поперек, подбирая сначала раненых, потом престарелых индейцев, потом женщин и детей.

Одинокому Волку и 252 кайовам удалось избежать плена, но вскоре и они не смогли более продолжать бегство. 25 февраля 1875 г. они пришли в форт Силл и сдались. Через три месяца Гуанах привел своих квахади.

В разгар военных действий взятые на поруки вожди Сатанта и Большое Дерево бежали из резервации. Достигнув агентства шайенов, они добровольно сдались, однако были закованы в кандалы и помещены в караульное помещение.

В форте Силл сдавшийся отряд индейцев был загнан в кораль, где солдаты разоружили их. Их скудные пожитки свалили в кучу и сожгли. Их лошадей и мулов выгнали в степь и расстреляли.

Вожди и воины, которых считали ответственными за уход из резервации, были заключены в камеры или посажены за высокие стены не имеющих кровли ледохранилищ. Каждый день им швыряли туда куски сырого мяса, как зверям в клетки.

Из Вашингтона Великий Воин Шерман приказывал судить и наказывать пленников. Агент Ховорт просил снисхождения для Сатанты и Большого Дерева. Шерман не держал ничего на сердце против Большого Дерева, но он помнил вызывающее поведение Сатанты, и Сатанта один вернулся в техасскую тюрьму.

Поскольку военные власти не могли решить, кого из множества пленников им следует наказать, они велели Птице, Бьющей Ногой отобрать двадцать шесть кайовов для заключения в темницы форта Мэрион, штат Флорида. Как ни отвратительна была эта задача, Птица, Бьющая Ногой подчинился приказу. Он знал, что во Флориду должны пойти Одинокий Волк, Женское Сердце, Большой Конь и Маманти, Ступающий По Небу, так как они сражались в Техасе. Для пополнения недостающего числа он выбрал малоизвестных воинов и нескольких мексиканских пленников, выросших в племени.