– Военная специальность – разведчик! – гордо огляделся он. – Три года в разведке. Сейчас я один такой остался. Был еще Чебаков Фотий, он помер. Я – живой и имею право. Пять лет на фронте. Доложу военкому: глаза надо подлечить разведчику-фронтовику!

– Жалкай мой, не шуми… – вздохнула старая женщина. – Подлечат. Пошли, пошли… – потянула она его за рукав к магазину, к очереди, которая, шевелясь, втекала в открытый зев магазинной двери.

– Шагай, жалкай мой, и не шуми.

Сосед послушался и пошел, голос поубавил, но говорил уверенно и складно:

– Военком сразу за телефон и нашей врачихе, которая шумит да топочет, вложит ума. А потом вызовет машину, солдата мне даст, сопровождающего. И поедем мы в город, к хорошим врачам, к военным, не нашей козе чета. Там есть военный госпиталь, специально для ветеранов войны. Туда военком позвонит, предупредит: разведчика вам везут, ветерана. Пять лет на фронте, три года в разведке. Обязательно надо помочь. И они меня вылечат.

– Вылечат, жалкай мой… – поддакнула старая женщина. – Как тебя не вылечить. Заслужил.

– А тогда я вам буду помогать, – пообещал сосед. – Тебе, например. Как раньше. Колонка, положим, сломается или свет не горит. Сейчас я – слепой, а тогда тебе помогу.

– Поможешь, конечно, поможешь… Спаси тебя Христос.

Очередь отстояв, купили хлеба да молока и отправились восвояси. Народ потихоньку растекался по дворам, управив дела магазинные. Улица пустела. Пришло время полуденной жары и покоя.

Просторный двор на углу окраинной улицы замер в тиши. Хозяйка его, недужного соседа проводив, прилегла отдохнуть. Впереди еще – долгий день, до звезды, до ночи. Впереди – вечерняя работа: поливка огорода, прополка – много всего.

Обычно в пору полуденную старая женщина недолго, но обморочнокрепко спала, потом лежала в дремоте, чуя жизнь, которая текла за стенами дома. Так было и нынче: сон провальный, за ним – полудрема.

Думалось, как всегда, о делах, которые ждали: погреб пришла пора чистить и сушить, пока жара стоит; крылечко разваливается; крыша сарая просит починки… но чем ее крыть и кто наверх полезет? В сенях тоже текло, при дожде спасали тазы да ведра. О чердаке и думать не хотелось: там крыша год от году ветшает, там – труба никудышная, там – давно дымоходы рук и сил просят. Не стариковских, а молодых, которых взять негде.

Так уж сложилась жизнь: сыновья ушли из дома рано, по младости. Теперь у них свои дети выросли, внуки пошли – заботы и заботы. А мать осталась в детстве, словно в жизни иной, давно ушедшей. Ей – как и в прежние годы – письма нечастые, «десятка» ко дню рожденья да совсем уж редкое, на два-три дня, гостеванье.

Конец ознакомительного фрагмента.