Дана прислонилась спиной к столбику у крыльца.

– Что случилось тем летом, когда ее отправили в интернат? После этого все резко изменилось.

Тауни пожала плечами.

– Я точно не знаю. Папа никогда не перечил маме, когда она была в хорошем настроении, а когда она злилась, то тем более. Я ни разу не видела, чтобы она когда-нибудь злилась так, как тогда на Харпер. Ты видела картинку с надписью «Если мама не довольна, то никто не доволен?»

Дана рассмеялась.

– У меня была футболка с такой надписью несколько лет назад.

– В нашей семье это сущая правда. То, что случилось, когда мы вернулись домой, повергло мать в ярость. Она швыряла тарелки и причитала, что не сможет смотреть людям в глаза, и на следующий день Харпер увезли на Западное побережье. Я думала, что они нашли в ее спальне наркотики. После того, как она уехала, жизнь превратилась в кошмар, – сказала Тауни.

– Она была совсем маленькой, как и ты, Тауни.

– Она уехала в свой шестнадцатый день рождения. Должно быть, она серьезно влипла, ведь меня мама не прогнала, даже в тот раз, когда ей пришлось выкупать меня из тюрьмы. Может быть, она забеременела, но тогда она бы родила ребеночка.

– В жизни не поверю, что ты наломала дров!

– Я протестовала против политики правительства. Мне было все равно, но мой тогдашний бойфренд был радикалом. Меня схватили и бросили в тюрьму за то, что я врезала женщине-полицейскому, которая пыталась надеть на него наручники.

Дана прикрыла рот рукой. Ей с самого рождения предрекали всяческие неприятности – именно это ожидалось от незаконнорожденного ребенка. Зато двоим золотоволосым чадам приделывали крылья и ореолы.

– Это случилось, когда мне было шестнадцать. Мама сказала, что если я когда-нибудь снова попаду в тюрьму, то она отправит меня куда-нибудь похуже, чем интернат Харпер. А Харпер была крепким орешком – если уж она не справилась, то я и подавно. Тогда я уже дважды попадала в неприятности в школе, и она сказала, что это мой третий и последний проступок. Мне удавалось избегать неприятностей до прошлого Рождества. С тех пор она меня люто ненавидит.

Дана не могла заставить себя зайти в дом, хотя на улице было прохладно.

– Это ужасно. Я, может, и разочаровалась бы в Брук, если бы она принимала дурные решения, но я никогда от нее не отвернусь.

– Это потому, что ты хорошая мать. Мне пора возвращаться. Мне стало лучше теперь, когда я попрощалась с бабушкой Энни. Думаю, ей бы даже понравилось то, как мы все трое это сделали.

– Я тоже так думаю, – кивнула Дана. – Спокойной ночи, Тауни.

– Спокойной ночи, – сказала она.

Дана сидела так долгое время, и улыбка озаряла ее лицо. Тауни сказала, что она хорошая мать. Ее младшей сестре никогда бы в жизни не пришло в голову, как сильно она хотела это услышать.

Наконец она зашла внутрь и увидела Брук, завернутую в длинный махровый халат и с тюрбаном из полотенца на голове. Она крепко обняла дочь и, прижавшись к ней, сказала:

– Я люблю тебя, малышка.

– А я люблю тебя сильнее, – хихикнула Брук. – Я оставила тебе немного горячей воды. От тебя что, пахнет спиртным?

– Это виски. Мы с твоими тетушками попрощались с бабушкой Энни на крыльце.

– Ей бы это понравилось, – усмехнулась Брук.

Субботним вечером в баре выше по дороге от озера, куда приехала Харпер, оставалось всего несколько парковочных мест. Она урвала одно из них, проверила макияж и прическу в зеркале заднего вида в свете уличного фонаря за пикапом и распахнула дверь. Не пройдя и пяти ярдов, она услышала протяжный свист, но проигнорировала его. Она слишком много раз слышала эти звуки и потому уже не придавала им значения. Расплачиваясь за вход с большим дородным вышибалой у двери, она услышала стук сапог по деревянному полу и несколько подстрекающих возгласов, и это значило, что групповой танец уже начался.

Харпер скучала по тем дням, когда клубы дыма устремлялись ей навстречу, как только вышибала распахивал перед ней дверь. Но потом пошли слухи, что дым вызывает рак, и его прекратили использовать. Наверно, оно и к лучшему, но ей все же не хватало этого серого воздуха под потолком. Было нечто сексуальное в запахе дыма, клубящегося в воздухе, когда ковбой с привкусом виски на губах дарил ей поцелуй после тустепа на танцполе.

Женщина, которая вполне могла ослепить кого-нибудь количеством надетых на ней блестящих побрякушек, соскользнула с единственного свободного барного стула и поплелась в туалет. Харпер ринулась к стулу и почти припарковала свой бампер, как вдруг невысокая женщина в джинсах в обтяжку и болтающимися в пупке украшениями похлопала ее по плечу.

– Здесь сидит моя сестра. Я как раз шла занять ей место, когда ты его увела, – сказала она.

Харпер указала на пиво парня, сидящего рядом с ней, и бармен кивнул.

– Извини, но теперь здесь сижу я.

Женщина пристально посмотрела на нее.

– Значит, когда она вернется, ты уступишь ей ее место.

– Нет, – ответила Харпер.

Бармен поставил перед Харпер продолговатую бутылку пива «Коорс» и поспешил в другой конец бара обслужить парочку, размахивающую счетом между двумя старыми ковбоями, погруженными в беседу.