– А ты хотела, чтобы он, как ты…

– Получается, по нынешней жизни ему бы цены не было, если бы не пунктик?.. – саркастически заметила Жанна.

– У многих теперь есть свои «особенности», на которых они зацикливаются, считая, что то, что они отстаивают, должно быть только таким и никаким иначе.

– Федор превыше любви и дружбы ставил карьеру. И если приходилось выбирать между деньгами и совестью, он долго не колебался. Протискивался в любую щель, локтями отпихивая соперников. Герой нашего времени, – дополнила Иннину характеристику Аня.

– И все равно не многого он добился при Союзе. Был птицей невысокого полета.

– Не всякое препятствие можно обойти. Не спился, не стал бомжом, семью обеспечивал. По той жизни это было много, да и по нынешней, – задумчиво произнесла Жанна.

– Это еще вопрос, кто кого содержал. Не перетрудился. Любил себя, берег, – фыркнула Инна.

Лена слушает, не открывая глаз. До нее с трудом доходит смысл отдельных фраз, выхваченных из разговора подруг.

– …Умный и хитрый – не одно и то же. Жаль, что хитрые и наглые чаще всего побеждают умных. И устраиваются в этой жизни они, как правило, лучше.

– Федор сумел, не прогорел, как многие, начинавшие с ним.

– Тихой сапой.

– Он же холерик, – не поверила Жанна.

– Независимый, равнодушный вид придавал ему особую пикантность. Мог интересно пошутить. Являл собой пример надежности. Он везде «свой человек». Мне так казалось. Я наблюдала за ним, когда приезжала к Эмме, – добавила Аня осторожно.

– Это ты о ком? Ну и фантазерка! – презрительно рассмеялась Инна. – Где ты узрела столько достоинств? Если уж открыто высказывать правду, то в шутках Федьки было больше пошлости и насмешек, даже издевок, чем остроумия. Не веришь? Век оргазма не видать! – искренне возмутилась Инна.

Лена насторожилась. Инну начинало заносить.

– Вел себя Федор несколько театрально, но это же не порок. За эту манеру я его не осуждаю. Он так устроен, – объяснила Аня.

– У меня тоже всегда наготове мое главное оружие – ирония. Ну и что из этого? – Инна с холодным недоумением посмотрела на Аню. Но та увидела, что в ее взгляде любопытство боролось с презрением. – Нет слов как хорош? Как много в нем стоящего! Неотразимый, уникум. Поёшь – прямо-таки сирена. А в древнегреческой культуре лукавая сирена – символ похоти, зла и нелегитимной сексуальности… Расхваливаешь на все лады! «О, какой случай представился! Я лицезрела самого Федора!» Ты тоже прощала бы ему фривольные приключения?

Занавес поднимается и опускается, но мы не видим изнанки… Гаденыш, смотрит на каждую женщину так, словно их связывала давняя любовь. Демонстрирует отработанные перед зеркалом взгляды, которые однозначно напрямую без намеков говорят о его победах. Воображает, что в памяти женщин остается живой легендой. Это тебе в нем нравится?

– А это здесь при чем? – растерянно захлопала белесыми ресницами Аня. – Мы же про работу...

– Ты в восторге от обаяния наглости? Не устаю тебе удивляться. Уважаешь за то, что шагал по головам, за то, что связи любовниц сыграли не последнюю роль в его карьере? За то, что затопчет упавшего, не посочувствует проигравшему, – быстро перестроилась Инна. – Ты помнишь его шутливый девиз: «Хороших друзей нельзя купить, но их можно продать». Ни с кем не считается, если надо провернуть выгодное дельце. Никогда не унывающий циник. В его сердце душевный вакуум, – с оттенком привычной насмешливости перечисляла Инна.

Лена легонько сжала плечо подруги.

– В нем удивительно уживается непорядочность и трудолюбие. Вот ведь какая интересная двойственность натуры, – сказала Аня.

– Где ты разглядела трудолюбие? По верхам глядишь. Разве что на виду у начальства. Работать не умеет и не хочет, только командует. Его стезя – руководить малым коллективом. Там всё на личных контактах. Это его конек и его потолок. Большой он не потянет, – опять язвительно проехалась Инна. – Плохо ты его знаешь. Он всегда готов проскочить за чужой счет. Не в его характере упускать такую возможность, тем более позволять припахивать себя. У него этот инстинкт срабатывает автоматически. Он и в семье себя так же ведет. И в ней его притязания хоть на малую, но власть.

– Но деньги-то Федор зарабатывает. Где же логика? – удивилась Жанна. – Ах да, женщины! Всё ради них.

– …Мужчины, возможно, и умнее нас в производственных делах, но что касается быта и воспитания детей – тут женский приоритет безусловен. – Это Аня увела подруг от беспредметного и бесцельного, как ей казалось, разговора.

– Они много чего не понимают, – усмехнулась Инна.

– Сильно сказано. Но это не значит, что мужья должны отстраняться от участия в домашних делах и от общения с детьми. В воспитании обязана присутствовать мощная мужская составляющая, – сказала Жанна.

– …Я читала, что гениям позволительно в поведении немного уйти от нормы. – Аня опять попыталась осторожно подтолкнуть подруг к интересующей ее проблеме.

– Федор даже не талантлив. Меня поражает однообразие его внутреннего мира. Оно не дразнит воображения. Это сейчас он немного изменился, стал «своим и в овчарне, и в стае волков», – резко проехалась Инна. – Только в такого он превратился, когда преуспел на новом выбранном поприще. Будто проснулся. А до того особо ничем не выделялся. И если быть до конца честной, скажу: его поступательное движение по служебной лестнице было минимальным. Наверх его особенно не звали. Невыдержанный, пустой фантазер с болезненно-сладким ожиданием успеха. Снискал известность только глупостями и ошибками. Неоднократно получал публичные выволочки, оплеухи и даже осмеяние. Глохла его карьера. И хитрый начальник его использовал и зажимал. Жили они с Эммой более чем скромно.