— Думаешь?

— Уверена, — кивает со значением, важная такая, а рыжий пучок на макушке смешно трясётся.

— А если он решит к жене вернуться? — задаю вопрос, который не даёт покоя с момента, как узнала правду. — Вдруг я позволю себе поверить, а он вернётся… к ней. Мало ли, может, у них просто временный кризис. Или я нужна ему, чтобы просто расслабиться, и вообще, спорт такой: каждый год на развод подавать.

— Аня… не попробуешь, не узнаешь, — вздыхает Лена. — Так ведь? Сейчас мы можем о чём угодно здесь говорить, фантазировать, но в жизни всегда случается только так, как должно быть. А если ты заползёшь в скорлупу, то так в ней и просидишь до пенсии.

— Ох, — тоже вздыхаю, понимая, что Лена права. И от этого мне становится вдруг так легко и спокойно, что хочется петь.

— Он же нравится тебе, я же вижу. Да какой нравится?! Ты вся сияешь! Встрескалась по уши, Сомова, — Лена сжимает мою руку тёплой ладонью и улыбается. — Потому не пережми, пока он не забил и не ушёл.

— Мама будет в шоке, если у нас с ним что-то получится… — Стоило только высказать это, как к горлу подступает противный комок.

С мамой всё слишком сложно у нас, но пока не хочу об этом переживать.

— Да уж, тётя Таня не обрадуется, но ничего, отобьёмся.

Лена, как всегда, готова встать со мной спина к спине и отстреливаться с двух рук. Иначе не было и, надеюсь, уже не будет. Но для того и нужны друзья, чтобы всегда иметь в этой жизни маячок, который удержит, поможет, спасёт. Без Даниловой с её неуёмной энергией и способностью находить позитив там, где его нет, мне было бы намного тяжелее. Она, как никто другой, знает, насколько трудно бывает с моей мамой, до какой степени Татьяна Сергеевна Сомова тяжёлый человек и как умеет надавить, накапать на мозги, испортить настроение одним словом. Я люблю свою маму, но жить в сотне километром от неё люблю ещё больше.

Пока болтаем, ужин полностью готов, а за болтовнёй не заметили, как тихо подкрался вечер. Летом сумерки поздно наступают, но на часах уже шесть, значит, до заката всего пара часов.

Накрываем на стол в большой комнате, и Лена лихорадочно бегает с подносами, чтобы ничего не забыть и не пропустить. Смеюсь про себя над её суетливостью, но понимаю, что этот вечер — важен для них с Игорем, потому не высказываю мысли вслух. Пусть у них всё получится, а начальник окажется на самом деле адекватным.

Когда в дверь звонят, Лена подскакивает на месте и несётся к двери, встречать пришедших. Я же остаюсь в комнате, попивая слабоалкогольный коктейль, и размышляю о том, что за сюрприз мне приготовил Влад. Сейчас, когда благодаря Лене и её словам, я успокоилась, думаю, что у нас с Владом может действительно что-то получиться. А почему нет? Если я ему действительно нравлюсь. Сама-то я и правда, влюбилась по уши, как бы ни пыталась не обращать на это внимания.

Визитка не даёт покоя, и я даже пару раз порываюсь позвонить Владу. Но нет, я решила взять время подумать, значит, не стану торопить события. Утром, всё утром.

Голоса всё ближе, но я не вслушиваюсь, находясь во власти сладких грёз о будущем, а когда начальник Игоря появляется на пороге, сначала не узнаю его. Но проходит мгновение, второе, и я, наконец, соображаю, кто это.

— Анна? — улыбается гость, а я киваю. — Какой приятный сюрприз.

Чёрт. Кажется, вечер перестаёт быть томным.

16. Влад

После того как отвёз Аню к её подруге, долго ещё сидел в машине, курил и думал. Всё так стремительно завертелось, но у меня и не бывает по-другому: я не склонен к долгим раскачиваниям и любым проволочкам предпочитаю действия. Таким меня создала природа, а опыт и служба добавили.

Служба… Когда мне исполнилось четырнадцать, я сам захотел поступить в Суворовское. Просто пришёл однажды домой и заявил с порога, что ничего не знаю, ни о чём не ведаю, а стану военным, чего бы мне это ни стоило. В итоге, матери ничего не оставалось, как пойти на поводу у своего слишком упёртого сына. Даже тогда я уже умел настоять на своём.

Потом было много всего: и бунты подростковые, настигшие меня уже после выпуска из училища, и служба по контракту, когда я, казалось, наконец, нашёл своё место в жизни.

И я ни секунды не жалел, что выбрал такую судьбу. Мне нравилась та простота и кристальная ясность, что царит в отношениях сослуживцев. Словно я нашёл всё-таки своё место в жизни, стал наполненным и цельным. Изо дня в день, с редким отдыхом, мы месили берцами грязь, веря, что так правильно. Даже мать смирилась с моим выбором, хотя поначалу слишком много причитала и охала, заламывала руки и угрожала. Со временем я понял, что лишь страх за меня был всему причиной, но тогда знатно психовал. В двадцать лет мы кажемся себе бессмертными и неуязвимыми, осознание приходит позже.