Интересно, она там чем занимается? Блядь, Киреев, тебе сколько лет? Двенадцать? Придурок долбанный.

Но уже дойдя до двери, слышу какой-то шорох и приглушённое шипение. Чёртово любопытство меня когда-нибудь погубит, но ничего не могу с собой поделать — иду на звук. Всё-таки в том, чтобы жить под одной крышей с этой девчонкой есть нечто волнительное.

И да, оставим пока в тайне, что при желании я могу хоть сейчас отправиться в гостиницу или к приятелю на время — и это будет очень правильно, потому что никто мне права не давал смущать девочку и отравлять ей жизнь своим присутствием. Но, вот чёрт, увидел эти огромные глазищи и решил остаться.

Хрен его знает, зачем. Потому что я придурочный мазохист и извращенец, наматывающий с каким-то странным удовольствием свои нервы на кулак.

Уже почти решился распахнуть дверь и войти в комнату, но что-то остановило. Не знаю… наверное, всё-таки осознание, что пугать девушку пуще прежнего — не лучший способ скрасить досуг. Не до того мне сейчас, совсем не до того.

Так и не воплотив в жизнь задуманное, стремительно выхожу из квартиры, улыбаясь про себя. Уверен, она услышала мои шаги, потому что притихла, стоило мне подойти к двери. Сейчас, наверное, сидит там, на кровати своей, и боится, что я могу вломиться к ней в любую секунду. Интересно, снова табуреткой этой чёртовой принялась бы размахивать или на этот раз обошлась чем-нибудь другим?

Телефон звенит в кармане, когда я, перепрыгивая через три ступени разом, спускаюсь по лестнице. В этом доме нет лифта, потому на третий — последний — этаж приходится добираться пешком. Но это и неплохо, потому что разогнать кровь, пусть и таким нехитрым способом, крайне полезно.

— Да, мама, — отвечаю, не глядя на имя абонента, потому что понимаю, чувствую, кто именно решил потревожить мой покой.

— Владик, мы же не станем ругаться? — спрашивает, а в голосе тревога.

Моя мама ещё помнит времена, когда от её непутёвого сыночка были одни проблемы. И пусть много воды утекло, но страхи никуда не делись.

— Я, лично, ругаться не планировал. — Толкаю подъездную дверь, покрытую бордовой, кое-где облупившейся, краской и выхожу в прохладу летнего вечера. — А что, есть ко мне претензии?

— Влад, не пугай девочку, — вздыхает в трубку мама, а я прикусываю щёку изнутри, чтобы не рассмеяться в голос. А мама между тем продолжает: — Она хорошая, молоденькая ещё совсем. Не пугай. Я понимаю, у тебя тяжёлый период, я всё понимаю, но нельзя же так.

— Как именно нельзя? — делаю вид, что не понимаю, к чему она клонит.

Прикидываться идиотом иногда очень забавно.

— Жить тебе с ней нельзя! — восклицает. — Ты взрослый мужчина, а она девчонка совсем. Разве это годится? Я же тебя не так воспитывала… Да и непорядочно это!

— Ма, ну ты же помнишь, что я у тебя хороший мальчик? Неужели забыла?

— Ага, хороший, — бурчит, но я слишком хорошо знаю свою маму, чтобы, даже не видя её лица сейчас, понимать, что она улыбается. Но вдруг всё хорошее как ветром сдувает, когда мама добавляет: — Мне Алиса звонила.

Что этой дряни нужно-то от матери? Истеричка.

— Какой резкий поворот в беседе, — замечаю, ощущая, как стремительно портится моё настроение и без того испорченное до предела.

Поддерваю носком мягких летних мокасин камушек, и он отлетает на добрый десяток метров и тормозит о бордюр. Следом летит ещё парочка, пока я не чувствую, что немного успокоился.

— Что поделать, если твоя жена — настойчивая женщина, — заявляет мама, а в голосе неприязнь плещется. Мама никогда не любила Алису и, как показала практика, была права.

— Она мне больше не жена, — отрезаю, а мама хмыкает в трубку. — И да, я ничего не хочу о ней слышать. Ни от тебя, ни от кого бы то ни было другого. Всё ясно?

Мама знает, что я не шучу, но всё-таки пытается что-то вставить:

— Но…

— Мама, никаких но! — повышаю голос чуть больше, чем следовало, и слышу в ответ обиженное сопение. Но сейчас мне ни до чьих чувств. — Если ещё раз позвонит, скажи, что я умер.

— Язык бы тебе вырвать, Владислав Павлович!

— Обойдёмся без насилия, — усмехаюсь в трубку, а мама молчит, раздражённо пыхтя. — Ладно, я пойду, у меня дела.

— Хорошо, — соглашается, но в последнюю секунду спохватывается и спрашивает: — Влад, так мы договорились? Насчёт Ани.

— Я клянусь её не обижать и не пугать.

— Съедешь? Обещай, что сегодня же и съедешь из квартиры!

— Всё, мамуля, я побежал!

— Влад! — настаивает мама, но я причмокиваю, изображая подобие поцелуя и отключаю телефон. Полностью. Чтобы никто не решил меня донимать сегодня.

Я знаю, что у мамы очень счастливый период: со своим будущим супругом они ещё примерно месяц будут колесить по стране, напитываясь впечатлениями. И это даже хорошо, потому что даёт мне возможность навести в своей жизни хотя бы элементарный порядок. Пусть прошлое склеить не получится, но, возможно, выйдет примириться с тем, во что превратился мой мир в одно мгновение.