Нет, не будильник – телефон. Чародеи и колдуны, они упрятали туда будильник! Разве что-то изменилось? Да ничего. Рука нащупала, отключила визгливые звуки. Бледные волны света ласкали прикрытые глаза, мягко гладили снаружи опущенные, нагретые, теплые веки. Вот сейчас они раскроются навстречу восходящему, алому солнцу два испуганных, нежных цветка. И отверзлось пугливое зрение, и выступили из влажной темноты предметы и вещи, и начал проступать (исчезнувший на время владычного сна) весь трепещущий, обновленный, рождающийся как бы заново мир, и заспанная, доверчивая душа медленно шевелилась, лениво потягивалась – пробуждалась очарованная призрачными грезами, иллюзорными образами сна. Росовлажная нежная душа неторопливо тянулась к солнечному свету, который впустили открытые очи и который весело освещал её таинственный и загадочный сумрак.

Потолок. Белый… Люстра посреди. Плафонам цветного стекла вид придали цветов на изогнутых гибких стеблях. Их проросло изгибаясь три. Любимое число мужчин. Не разоришься. Лишь один расцветает. Завяли пожухли другие. Окно в обрамлении полупрозрачных штор. Лежит голова сонный взгляд уставя в окно. Неба алого глаз не мигая взирает оттуда. Одинокая черная птичка мелькнула… Что видел во сне? Не знаю не помню. Помню яркие бессвязные обрывки кажется что-то из книги которую начал недавно читать потом ещё небывалое что-то чего не увидишь здесь наяву… Истории которые видеть пришлось и довелось побывать-поучаствовать хотя сам того не желал. Путешествие в области не знакомые прежде. Прошла ночь и приблизился час пробужденья. Пробужденье подобно рожденью… Наверное хорошо когда ты снишься сну. Мысли сна сочились оттуда в явь как капли капризной воды из краника который забыли закрыть поплотней. Какой ещё краник? Кап-кап-кап-кап…

Шум пробуждающегося, трепещущего, волнующегося города, понемногу вливался в изнеженный сном слух, как капли воды из краника, который забыли плотно закрыть. Всё спуталось, расчленилось, рассеялось в мыслях плавно плывущих, стало неясным, как будто укрытым туманом; волна набежала на камень, разбилась на мелкие брызги и прочь отскочила, и капли подсохли, которые медленно прежде сочились. Я уснул, спал, восстал. Что же видел во сне? Не помню… какие-то странные видения, что-то маловероятное, невообразимое, чего никогда не могло быть. Наверное, наваждение, иллюзию? Иллюзию? Да-да именно! Туманную иллюзию стремительно наступающего, ещё незагубленного дня, смутную иллюзию медленно пробуждающегося, ворочающегося, скалящего свои клыки, дикого, хищного дня с красным своим оком. C белопенной постели пора подниматься!

Утро начиналось с небрежно брошенного взгляда в квадраты окон. В один сначала (тот, что с постелью рядом), в другой затем (этот в другой комнате). В одном (том, что с постелью рядом) – мягко, заботливо освещенные солнцем, желто-зеленые кляксы деревьев на фоне безупречного неба; в другом (оно и в комнате другой) – сощуренный солнечный свет на циклопической стене из белого кирпича, по которой растянулся огромным наскальным рисунком желтый десятилапый знак, напоминавший гигантскую жужелицу (по крайней мере, наводил на мысли о жуткого вида скутигерах). Огромный желтый жук поджидал (кого?) на огромной стене. Миндалевидное бледное облако в небе напоминало чудовищный глаз. Где обладатель его? Тут явно не доставало какого-то громадного роста господина. А быть может он просто пошел прогуляться (зачем и куда?). Пошел прогуляться, позабыв в чистой лазури бледное око… Пробуждаться от видений мучительно, как и рождаться на свет. Чего только не придет в сонную голову, какие мистификации не заставит принять она за реальность, пусть даже и на краткое, краткое время?!

Эти умники спарили будильник с телефоном. К чему теперь, спрашивается, сдался старый будильник? Да незачем и спрашивать, пускай

урчит себе на холодильнике

мелкая тварь,

называемая будильником…

И что мне делать с ним,

с будильником моим?

Созерцать время, когда лень до телефона добраться? Сродни новомодным картинам, которые хитроумные дельцы выставляют в глянцевых галереях.

Нечего впустую трандеть,

В нём хоть время можно узреть;

Впрочем, ничего плохого он ведь не сделал – так… утренний скепсис. А вот и сделал! С чего он бесится? Ну, подумаешь, уронили беднягу. Кого только не роняли, но значит ли, что каждый из павших – или, если хотите, из упавшего – сошел с ума? Разумеется, нет. Так отчего же заводить истерику (относительно сложившейся ситуации, правильнее будет сказать: спускать истерику)? Ведь заведен-то он уже давным-давно, простым вставлением батарейки. Так чего истерить по поводу и без всякого повода? И, пожалуй, без всякого повода – более правильно, ибо по поводу он уже не подает сигнала. Работает себе, работает, плавно перемещает в квадрате корпуса по кругу две черные стрелки, и одну дохленькую, страдающую неизлечимой тягой к мелким конвульсиям. И – вдруг взорвутся хриплой трелью, сошедшись в месте, противоположном назначенному (т.е. за 180°); а бывает и за 90° (в обе стороны), или за 80° и 100° (соответственно), или за 70° и 110°, или за 60° и 120°, или за 50° и 130°, ну и так далее – сколько будет угодно; это ещё только целые числа, а не (допустим): 45° и 135° или 38° и 142°, не говоря уже о дробных, уводящих прочь от грубой реальности в тончайшую метафизику иных миров. Да только извергу этому начхать на всякие веские умозаключения, ученые выкладки, экзотические теории. Нет, он non pro e non contra 1 , он дребезжит, дребезжит, дребезжит… Сил больше нет! Раздраженно вжимать палец в капризную кнопку бесполезно, бесполезно: она отключает тревожные визги только до того мгновения, пока не уберешь с неё палец. А после – вновь: визги, визги… вот оно последствие застарелого падения, перешедшее в хроническую фазу.

Раньше переворачивал сумасбродный будильник, и наступал покой. Так сказать, ставил визгоизвергателя с ног на голову – под давлением собственного веса истошные звуки прекращались. Потом забросил пустое занятие: возвращать взбалмошный механизм (после того как он стоя вверх тормашками неведомо отчего прекращал свои мерзкие трели) в прежнее состояние. Стоя перевернутым, механизм продолжал исправно работать, вот только не плодил, извергая из собственного нутра, раздирающих визгов. Разве это беда? Ну, стоит перевернутым – мне нисколько не сложно распознавать время при столь необычной подаче. Каково ему? А что ему сделается? Время показывает, не беспокоит спонтанным звоном. Чего ещё нужно?! Только она считает: если 6 – должна внизу стоять, а 12 – вверху, а 9 – слева, а 3 – справа, именно так должно быть, а не наоборот. Очень спорный тезис. Напоминает о дискриминации леворуких детей. Пробовал вступить в дискуссию – бесполезно, наткнулся на неприступную стену непонимания. Говорит: не могу видеть этот абсурд. Очень спорный посыл. Вокруг столько скопилось явного абсурда, с которым мы свыклись, и видим, и готовы видеть ежедневно и ежечасно, однако ведем себя скромно и понимающе… К перевернутому будильнику, наверное, можно также привыкнуть. Нисколько не раздражает и не гневит его беспардонный, его издевательский вид. В чем издевательство, если желаешь стоять на голове, если желаешь быть иным? Попахивает диктатурой, насилием над личностью, тоталитаризмом… Желал ли он? Но мы не знаем и обратного… При чем тут механизм? Разве механизм не может быть личностью? Нет? Ладно. Возможно не теперь, когда-нибудь после, в будущем, когда все будет по-иному? Нет? Ладно. Пришлось вернуть послушный механизм в прежнее положение. Эврика! Взял липкую ленту, вжал ею кнопку, закрепил-протянул-приклеил другой конец сзади – молчит будильник, присмирел. Ну как? Молчит и она, только не от смирения вовсе – сказать вроде бы нечего. А хочется, так хочется; вижу – ох, как хочется… Ладно, хватит об этом. Пора двигаться дальше.

Уснул, спал, восстал, почесал (где нужно). Она спит рядом – пусть спит. Но где радость сердца, веселье души? Пошел в уборную. Шумы за прикрытой дверью: breve silentium 2 ; за ним – кряхтенье негромкое; за ним – звонкое бззжжж, шумное пффшшш, раскатистое прррффьююю, и – тут же – суховатое, исторгнутое пфуукххх; за ним – шуршание, отрывание, вытирание; за ним – шустрый звук уносящейся воды; за ним – шум бурного наполнения фарфоровой чаши; за ним – выход обновленного человека. Здорово нас придумали: стоит только напрячься, вывести смрад вчерашнего дня, и скепсиса как не бывало. Будто бы только родился. Не буквально, конечно, да и чтобы полностью обновиться – такому объему не уместиться! Ощущение внутренней свободы (почти буквально) радует тело. Окно отворил. Воздух свежий впустил. Птичьи послышались звуки: потрескиванье легкое клювом и циканье тонкое: «так-так», «гиикс-гиикс-гиикс». Я не в волшебной стране, чтобы понять, о чем они там судачат. Начинался новый, беспощадный, хищный день.