Геха

Приключения питерского пацана Гехи в реалиях войны и послевоенной разрухи. Время действия: 1941-1959 г.г. Место действия: Ленинград, Сыктывкар, Боровичи, Целина, Севастополь. Смерть отца и сестры, отчаянные дружки, пленные фрицы, казнь немецких артиллеристов, ночные очереди, кусок сырого мяса на неделю, турнепс и маскировка лицом в муравейник, учителя Або и Арон, смерть Сталина и лыжи, подушка с кислородом и бандиты, кремлёвская чехарда и амнистия, целинный урожай и баранина, сухой закон и бандеровец, посудомойка на мысе Фиолент, картошка на палубе крейсера «Фрунзе», гибель мэра города, доллары и трагедия семьи мэра.

«Мальчишество заковано в рассудок хвоинкой в жёлтый камень янтаря».

Олжас Сулейменов

Геха родился в Кронштадте в семье флотского офицера, как тогда говорили, командира Красного Флота. Его отец, папа Митя, был родом из Прилузского (по реке Луза) района в Коми. Он хорошо стрелял и бегал на лыжах (таёжная закваска!), кажется, даже был чемпионом Кронштадта по бегу патрулей (что-то вроде нынешнего биатлона).

Гехина мама Тоня родилась в Боровичах Новгородской области. С детства отличалась боевым мальчишеским характером. Рано (по нынешним меркам) вышла замуж и к 19 годам родила дочь Галю, а через пять лет появился на свет и Геха.

Переехав из Кронштадта в Ленинград, семья поселилась на окраине города, в Старой Деревне, в двухэтажном дощатом доме. Геха помнит отдельные эпизоды начала войны. Вот мама Тоня и сестра Галя мажут клейстером газетные полоски и наклеивают их крест-накрест на оконные стёкла. Вот в ста метрах от их дома за железной дорогой разбивается самолёт, сестра Галя и ватага дворовых пацанов бегут на него посмотреть, оставив Геху, ревущего от обиды, возле дома.

Но ярче всего он запомнил отъезд в эвакуацию. Раздался стук в дверь, вошёл матрос, сказал, что командир приказал отвезти их на вокзал, машина ждёт во дворе.

Мама Тоня в спешке схватила два чемодана, побросала туда кое-какие вещи из одежды, не трогая зимних, думая, что до зимы они вернутся. На Московском вокзале они сидели на чемоданах в большой толпе, когда к ним пробился папа Митя в синем морском кителе с блестящими пуговицами и в фуражке с крабом. Он расцеловал их всех и исчез. Больше Геха его никогда не видел.

Их эшелон состоял из товарных вагонов, так называемых теплушек. В их теплушку матросы занесли высокий мешок с флотскими сухарями и эшелон тронулся. По словам мамы Тони их несколько раз бомбили, особенно сильный налёт был в районе Волховстроя, но всё обошлось. На очередной остановке Геха видел, как мимо их вагона матросы провели человека с заложенными за спину руками. Мама Тоня говорила, что это был начальник эшелона, арестованый за остановку поезда на мосту под бомбёжкой, якобы его там же и расстреляли. А что, вполне могли без суда и следствия. Война.

На каком-то полустанке их высадили без вещей, якобы, эшелон понадобился для переброски войск. Старинный пакгауз из красного кирпича уже был забит людьми: до них тут высадили москвичей. Ленинградцев «разместили» в болоте за железнодорожными путями. Это их и спасло.

Мама Тоня расстелила какую-то тряпицу, они на неё легли втроём и Гехе было велено поджать ноги, чтобы не мочить их в холодной воде. Мама достала из сумочки и выложила на кочку перед нами бинты и йод. На всякий случай. Над ними шёл воздушный бой, но Геха ничего не видел, кроме белых облаков в голубом небе. Мамин младший брат Витя, Гехин дядька, в это время учился где-то в лётной школе, поэтому мама воспринимала все самолёты с красными звёздами как Витин. Когда же один из них загорелся и рухнул, она заплакала: «Витеньку сбили!»

Ещё Гехе запомнилось, как на соседней кочке какого-то малыша заворачивают в полотенце, а на этом полотенце в районе живота проступает большое кровавое пятно. Сестра Галя с чайником побежала на станцию за кипятком, и тут начался очередной налёт. Какие-то люди, стоявшие под навесом пакгауза, схватили её за руку и поставили рядом с собой. Геха помнит, как мама, стоя на коленях, надрывно кричит: «Галя, беги сюда, умирать будем вместе!»

Геху эти слова очень удивили потому, что он воспринимал всё происходящее как игру и не хотел, чтобы кто-то из них умирал. Сестра прибежала к ним, и в это время в злосчастный пакгауз угодила бомба. Потом они куда-то побежали в орущей толпе, Геха сидел на маминых руках и слышал, как поют птички. Он поделился этим открытием с мамой, она поддакнула – да, сынок, это птички поют. На самом деле это их расстреливали самолёты, и так «весело чирикали» пули, врезаясь в насыпь. Ещё его удивило, что сбоку от насыпи горела трава, и какая-то женщина бросила туда ребёнка. Вот тут-то он и испугался – уж очень не хотелось, чтобы его бросили в огонь. Много позже мама сказала, что та женщина сошла с ума. И ещё мама говорила, что, когда их вернули в теплушки, некоторых их вещей там не оказалось. Геха много позже жалел, что при жизни мамы не спросил, как назывался тот полустанок, какого числа они покинули Ленинград. Судя по всему, это было в начале сентября 1941 года, за несколько дней (или часов) до смыкания блокадного кольца. Оно сомкнулось буквально за их спинами. А они проскочили. Хотя и не все.

Маме Тоне тогда было двадцать восемь, сестре Гале девять, а Гехе почти четыре. Оставшемуся в Ленинграде папе Мите было почти тридцать пять.

Неизвестно, куда шёл их эшелон, да они и не собирались ехать в нём до конца. Отец велел им пробиваться к его родне в Коми. Геха помнит ночной автобус, голос, сказавший: «Мураши», раскисшую дорогу, ночную деревню и людей с фонарями.

Жизнь в деревне он не помнит, разве что кадку с оленьей кровью у входа, большую, в пол-избы, печь да горячие шаньги – такие чёрные ватрушки с картошкой. И фразу на коми «Вай менем нянь» – дай мне хлеба. В деревне они не задержались. Маме Тоне нужна была работа, а сестре Гале школа. Они отправились в Сыктывкар.

Первое время они ютились в комнатушке на Заводской улице у папиной сестры Нюры. Геха целыми днями сидел дома один. Однажды в комнату зашёл, кутаясь в одеяло, странный человек и жестами попросил поесть. Потом схватил со шкафа красную резиновую губку и попытался её съесть. Как потом оказалось, это был польский солдат. Их тогда много было в Сыктывкаре, так же, как и польских евреев, бежавших от немцев и торговавших на улицах всякой всячиной.

Какое-то время мама Тоня работала в столовой ремесленного училища, Геха с сестрой ходили туда поесть. Он помнит зал с длинными столами, заваленными грязной посудой, стаи снующих под ногами крыс. И среди этого бедлама аккуратно одетый белый старичок, который достал из кармана складную ложечку и стал выскребать объедки из грязной посуды. Через много лет, когда в альбоме польского карикатуриста Збигнева Ленгрена Геха увидел комиксы с профессором Филютеком, он сразу узнал его – так это профессор Филютек в белой манишке с галстуком-бабочкой выскребал тогда объедки!