— Как вы справились с этим жутким типом Мартинелли! — Она вздохнула еще глубже, и я бы сказал, что ее блузка оказалась в зоне пассатов. — Честное слово, я подумала, что вы намерены его пристрелить, ну и хотела было поприветствовать ваш поступок.

Я подозрительно посмотрел на нее, затем перегнулся через стол и принюхался. Если она и выпила, то только водки, потому что я не почувствовал ни малейшего запаха коньяка. Оставалась единственная возможность проверить правильность моих предположений.

— Аннабел, золотко, — нежно заговорил я. — Поднимитесь на минутку!

— Пожалуйста.

Она встала и одарила меня таким взглядом, который почему-то напомнил мне тающее мороженое.

— Повернитесь!

Она послушно повернулась.

— Вы уронили на пол резинку, — сообщил я. Она наклонилась, чтобы поднять несуществующую резинку, потом прыснула со смеху, снова повернувшись ко мне. Ее бледные щеки слегка порозовели, она скромно опустила глазки.

— Ох, Эл! Вы неисправимы!

— И это все, что вы хотите сказать? Она упорно смотрела себе на ноги.

— Ну, вы не можете ждать от воспитанной девушки-южанки, чтобы та сказала, что ей это нравится, не так ли, дорогой?

— И вас не подмывает схватить свою стальную линейку и проломить мне голову? Ничего подобного вы не испытываете?

— Такие девушки, как я, воспитаны в духе почитания настоящих героев, дорогой! — пробормотала она.

— Что вы делаете сегодня вечером, Аннабел? — спросил я нарочито равнодушно.

— Ровным счетом ничего! Я совершенно свободна.

— Так у нас состоится свидание?

— Да, конечно, у нас состоится свидание.

— Я подумал, что мы можем где-то вместе пообедать, потом отправиться ко мне, — заговорил я осторожно. — Я поставлю кое-какие хорошие пластинки на свой проигрыватель, мы посидим на кушетке и — ух! — послушаем замечательную музыку. — Я не удержался и заговорщически ей подмигнул. — Что скажете на это?

— Эл Уилер, — благоговейно произнесла она, — должна признаться, что я не слышала ни от одного мужчины таких заманчивых предложений.

— Так я заеду за вами около восьми! — сообщил я и поспешил в кабинет шерифа, подозревая, что обнаружил любовный камень, являющийся альтернативой философскому, коли у нас нет особой тяги к благородным металлам. Впрочем, у меня внезапно промелькнула неприятная мыслишка, что я все же слегка свихнулся и весь этот диалог — плод моего больного воображения.

Взгляд, которым шериф Лейверс наградил меня, когда я уселся лицом к нему, красноречиво свидетельствовал о том, что по сравнению со мной Бенедикт Арнольд был человеком чести, непорочной цельной натурой, прославившийся своей бескорыстной преданностью делу. Шериф закурил сигару, бросив горящий ненавистью взгляд на спичку, которая не желала загораться, затем выпустил целое облако дыма. Какое-то время я даже не мог его видеть, но его зычный бас пробил бы даже железобетонную стену.

— Вчера утром, — изрек он тоном, который подошел бы для президентского обращения, — я дал вам весьма деликатное поручение, что неоднократно подчеркнул, сказав: необходимо действовать в лайковых перчатках, с Самнерами надо обходиться так, будто они сделаны из хрупкого стекла. Глупец, я предполагал, что лейтенант, столь тщательно проинструктированный, вернется в этот офис с подобающим отчетом. Наивный человек! Я проторчал здесь вчера до восьми вечера!..

Он шумно вздохнул, и на его физиономии, прежде чем он выдохнул воздух, появилось выражение крайней сосредоточенности. Я решил, что он упражнялся в этом весь последний час, пока меня не было на месте, рассчитывая, что у него получится почти стон несчастного человека, обманутого в своих лучших надеждах. Куда там! Я бы сказал, что его вздох более напоминал рев молодого быка, к которому в загон впервые привели корову.

— Сегодня утром, — продолжал он, — меня вызвали на ковер к окружному прокурору, где я оставался на протяжении двух часов. Поступила жалоба от некоего мистера Самнера на одного лейтенанта, работающего в моем офисе. Желая убедиться, что до меня дошло, кто такой этот мистер Самнер, окружной прокурор настоял на том, чтобы я просмотрел списки спонсоров избирательных кампаний за последние четыре года. На это у меня ушло семьдесят три минуты, причем я пропускал страницу, когда окружной прокурор этого не видел. Нужно ли уточнять, лейтенант, кто был самым щедрым жертвователем во время этих кампаний?

— Послушайте, шериф! — произнес я с восхищением. — Я и не предполагал, что вы купили это место на собственные деньги!

— Заткнитесь! — заорал он во всю силу своей глотки, и, вне всякого сомнения, вся Южная Калифорния приняла этот рев за подземный толчок. С видимым усилием он понизил голос до прежнего уровня и углубился в неформальное обсуждение взаимоотношений службы шерифа и прокуратуры.

— В то время как меня всячески поносили и поучали утром в Сити-Холл , — жаловался он, — в вашу тупую башку внезапно пришло желание появиться на работе, кстати впервые. Что, на мой взгляд, достойно похвалы, учитывая, что вы здесь работаете всего каких-то три с половиной года. Когда я прибыл в половине двенадцатого, меня приветствовала полупомешанная особа, которая вчера уходила с работы вполне компетентной секретаршей. Она выдала мне совершенно безумную, бессвязную, я бы даже сказал маниакальную историю о каком-то зловещем типе, о неряшливой девице, которой необходимо сесть на диету, и о слепце, который выращивает спаржу у себя на макушке…