Мне 40 лет, и я – актриса. Ну то есть, любая женщина, имитирующая оргазм – прекрасная актриса, и это с нами с рождения, но я имею в виду, что я – профессиональная актриса. Казалось бы, ну что тут такого, профессия и профессия. Но, как говорится, есть нюанс – еще 5 лет назад я ею не была.

В Лос-Анджелесе я впервые. Огромный аэропорт. Броуновское движение выгруженных из самолета пассажиров постепенно самоупорядочивается в строгих американских рамках. Все семенят барашками внутри выстроенных с помощью лент и колышков загонов. Три часа в очереди под строгими взглядами собак, аэропортовых и таможенников, которым по уставу не положено понимать шутки. Низенькая женщина-распорядитель молекул в цепочке на паспортный контроль, не глядя, перенаправляет меня к черному островку, внутри которого восседает черный инспектор в черной форме, царь горы. Берет мой паспорт, находит визу – студенческая, 3-летняя, NY Film Academy, расплывается в секундной улыбке (видимо, навеяло о чем-то своем), но, опомнившись, собирает свое лицо обратно в покер фейс, быстренько проверяет остальные мои бумажки, присланные из академии, и, не спрашивая ни о чем, выпускает из этого жуткого бионакопителя. Видимо, его молчаливое благословение обволокло меня защитной оболочкой, потому что все остальные мной тоже не интересовались – ищейка прошла мимо меня, хотя в сумке у меня была запрещенная недожеванная индейка, таможенник не учуял килограмм антибиотиков и анальгетиков, которые меня попросили захватить, т. к. «здесь строго по рецептам», финальный выпускающий не сверил бирку на багаже с квитанцией. Я мысленно благодарю своего вновь обретенного крестного отца, отметив, что это хороший знак, и выхожу из здания аэропорта.

– Привет! Ну наконец-то вас выпустили, я уже тут три часа курю.

– Спасибо большое тебе, что дождался. Прости, но был какой-то коллапс!

– Все нормально. Давай свой чемодан. Че-та маловат для такого долгого путешествия.

– Голому собраться – только подпоясаться.

– Смешно. Мать моя тоже так все время говорила.

Мы с ним познакомились на трехдневном гастрольном интенсиве Киноакадемии в Москве, он был среди режиссеров, а я – в актерской группе. Он уехал почти сразу. А мне потребовался год. Год, чтоб понять, что в российских актерских вузах я в свои 35 уже никому не нужна. И даже за деньги. Американцам все равно, сколько тебе лет, какое у тебя образование и есть ли оно вообще. Для них самое главное – даже не твои финансовые возможности, это само собой разумеющееся начало. Самое главное – это твое стремление, самоотдача и трудолюбие, и в этом случае даже твои начальные способности никому не интересны.

– Я тебе поражаюсь, конечно… Бросила ребенка, мужа, работу, друзей… Как только духу хватило.

– Дочь с бабушкой и со своим папой. Друзей у меня нет. А работа – буду работать на расстоянии. Иначе не смогу платить за эту учебу. Так что не надо! Ничего я не бросила. Все учтено могучим ураганом.

Мы мчали по вечернему городу, я глазела по сторонам, а он охотно давал мне самые первые бытовые инструкции, рассказывал про устои академии и жаловался на проблемы с языком. Я из вежливости старалась впитывать, но понимала, что все равно буду набивать свои личные шишки и переживать свои собственные стрессы. По-другому, к сожалению, опыт не приобретается. Слава Богу, языкового барьера для меня не существует, все-таки первое образование иняз.

Так началась моя любовь к городу ангелов, зафиксировалась моя тяга к искусству и разрушилась моя иллюзия о том, что я – состоявшаяся личность. Я начала свой новый том, аккуратно и уважительно расставив все предыдущие на каминной полке в своем арендованном жилище. Меня принял в свои объятия уютный гостевой домик, который я нашла на AIRBNB. Как оказалось, принадлежал он пожилой супружеской паре продюсер + режиссер, которые в 1993 году сняли в России свой фильм The Ice Runner. Сначала такое совпадение меня потрясло, и я даже подумала, что провидение привело меня за ручку к людям, которые устроят мою киносудьбу наилучшим образом. Но вскоре такие совпадения перестали меня удивлять. В ЭлЭй каждый второй хоть каким-то боком, хоть раз в квартал, но занят в Индустрии, а если не занят, то активно шевелит булками, чтоб туда попасть. Всех много, но всего мало. Поэтому везде здесь попадаются парикмахеры, которые пишут сценарии в перерывах между клиентами, официанты, которые записывают самопробы по дороге на смену, свадебные фотографы, которые покупают наикрутейшие б/ушные камеры в ожидании Проекта, риелторы, которые в своих сутках совмещают 10 показов квартир, домов и бунгало с пятью кастингами. И даже городские власти подбадривают с рекламных плакатов – «Мы знаем, что ты на самом деле актер, просто сейчас временно работаешь таксистом».

От места моего жительства до главного здания академии 5 минут пешком. А до актерского корпуса – 20. И на протяжении всего этого маршрута справа и слева простираются владения студии Warner Brothers. Той самой, которая «Касабланка», «Бэтмен», «Матрица», «Гарри Поттер» и еще несчетное количество эпохальных и культовых шедевров. Пять раз в неделю каждое утро туда и каждый вечер обратно я шагаю вместе с обжигающим или ласкающим меня солнцем и с подгоняющим или препятствующим мне ветром, мимо домов, напичканных «святынями», в самом эпицентре слияния творческих энергий и денежных вихрей. Все встречающиеся на пути прохожие улыбаются мне как старой знакомой, а дворник – высокий крепкий парень в комбинезоне – не только улыбается, но и зачем-то здоровается. Здесь я чувствую себя на своем месте. Здесь я не мать, не дочь, не жена, не босс, здесь я – это я, зерно без шелухи. А, ну еще и студент, конечно.

Бытовые подробности – это то, что меньше всего меня интересует, несмотря на мою неустроенность, но именно это крайне сильно волнует оставленных мной в Москве. Я стараюсь звонить, отвечаю на вопросы про цены и погоду, про то, в каких условиях я живу, слегка приврав, с кем общаюсь, и «вообще». Я даже спрашиваю что-то в свою очередь, но ответов зачастую не слышу, потому что учу текст. Исключение – только моя дочь, для общения с которой я откладываю все свои дела, просто сажусь и вникаю в каждую мелочь. Но после этого я с горечью понимаю, что полчаса – это непозволительная роскошь для меня сейчас, даже если речь идет о родном ребенке. Я испытываю чувство вины, угрызения совести, комплекс неполноценности и все, что может испытывать женщина, самолично разделившая себя и чадо на 10 000 км. Но на это у меня минут десять, не больше. Больше не могу себе позволить – надо учить, читать, да и язык, как выяснилось, у меня вовсе не безупречен.

А вот учеба – это то, что забирает меня целиком. И этим мне не хочется ни с кем делиться. Это настолько мое-мое, что я сначала сама хочу насладиться этим в полной мере, ревностно оберегая это чувство от чьего-то внимания. Группа наша – полный интернационал, крепчайший расовый замес. За Канаду – высокий худой андрогин модельной внешности, говорят, известный телеведущий. Германия представлена пышногрудой и плечистой девушкой с самокатом. Фигурой она похожа на покинувшую большой спорт пловчиху, но нет – в 27 она решила, что больше не может быть начальником стюардов на частных яхтах, а непременно желает в артистки. Колумбия прислала очень юного смазливого мальчика из очень богатой семьи – шуткам о происхождении их богатства не было конца. Из Китая (куда же без Китая) прибыло аж 4 молодца, одинаковых с лица. От Эмиратов заехали три девушки без хиджабов в очень коротких шортах с тоннами косметики на лице – эти нарушили мою привычную картину мира, базирующуюся на противоположном представлении о мусульманках из Ближнего Востока. Вот австралиец был хорош – рыжий породистый самец 190 см ростом. Если его предки и были заключенными, то они точно были матерыми убийцами, бежавшими вплавь и отловленными рыбацким траулером где-то посередине океана. Ну и местные, естественно. Последние кружком в 6 человек держались надменно и настороженно, судя по всему, они чувствовали себя в окружении гастарбайтеров, поэтому пока наблюдали. Россия, понятное дело, в моем лице. А, да. И я – самая старшая из всех, читай – самая старая. Со свойственным мне великодержавным шовинизмом и с высоты моего жизненного опыта я периодически ощущаю, как сильно давит мне на уши корона. Но как только начинаются занятия – она удивительным образом превращается в смешной младенческий чепчик на завязочках.

Все дисциплины мне заходят, все мастера меня восхищают. Им положено сначала похвалить, и только потом высказывать критические замечания, да и то, строго по форме: «я бы на вашем месте попробовал так…», «а что если вы сделаете так…», «вы наверное и сами чувствуете, что… а со стороны это выглядит как…» Иначе суд. Сначала меня это дико раздражало, как любого советского человека, который привык к правде-матке в глаза и к ощущению того, что он говно. Но потом я поняла, что именно такой подход невероятно мотивирует. Он реально работает. Потому что нормальный самокритичный, думающий человек и сам знает, где конкретно и почему конкретно он говно, а бестолковому все равно бесполезно говорить, кто он, он же никогда не поймет. Просто потом капиталистический рынок его не примет, вот и все, жизнь сама всех расставит по своим местам.