– Ты хотела этого? – Мужчина сделал акцент на последнем слове, подчёркивая смысл вопроса.

– Да. Кто же не хочет? Разве не в этом счастье?

– А ты считаешь, что в этом счастье? В наряде?

– И в еде, в большом доме, где никто не пытается избить или унизить. – Ида вспомнила тётку не без злорадства. «Она-то по-прежнему живёт на отшибе и делит последние крошки со своим сынком. Она сдохнет, как мерзкое животное, а я нет. Я буду жить, как люди большого богатого мира».

– Достойную ли цену ты отдала за это?

Лицо девочки слегка помрачнело, а счастливая улыбка сползла, явив вместо себя настороженность. Давать ответ она не спешила. В отражении зеркала Ида нашла глазами господина. Тот сидел в довольно расслабленной позе и внимательно за ней наблюдал. «Почему он задаёт так много вопросов? Хочет, чтобы я призналась в том, что не убивала Густава? Как много хочет… ха! Я ничего ему не скажу. Не теперь».

– Да, – ответил она как можно уверенней. Глаза мужчины сузились, словно бы в попытке распознать ложь, но Ида смотрела на него так, как будто слова были чистой правдой.

– Хорошо. У меня созрело предложение к тебе.

– Какое? – Заинтересованная девочка развернулась.

– Как ты смотришь на то, чтобы учиться в интернате?

Ида задумалась, прокручивая в мыслях новое незнакомое слово.

– А что это?

– Место, где тебя научат азам чтения, счёта и письма. Это крайне полезно в нашем мире, даёт массу перспектив к развитию.

– А красивые дамы из поезда учатся в интернате?

– Конечно, учатся. Во всяком случае, подавляющее большинство. Многие получают образование на дому, в личных семейных библиотеках.

– А я смогу понимать кучу чёрных символов из книг?

– Да, разумеется, если будешь упорно заниматься чтением.

– Тогда я согласна! – тут же выпалила девочка. Предложение показалось Иде перспективным: она вспомнила про листок, что вырвала из серой книги доктора в поезде, но, увы, не смогла прочесть. А вот и проблема решалась сама собой. Вальтер что-то записал в блокнот.

– Тогда я всё устрою, а ты пока что адаптируйся в доме. Если что-то понадобится, обратись к Асте или непосредственно ко мне.

Девочка мерила шагами комнату, размышляя о том, что ждёт её в дальнейшем. Она ступала босыми ногами по мягкому половику, каждый раз представляя, будто идёт по облаку. Ворсинки легонько щекотали ступни. «Интересно, как выглядит этот интернат? И как меня научат читать? И книги эти… ведь их же кто-то создаёт. Как и зачем?»

Из размышлений девочку вырвал звук приближающихся шагов. Ида остановилась и прислушалась. Кто-то негромко, но настойчиво постучался, однако не к ней. Осторожно пробравшись к двери, девочка её слегка приоткрыла и подставила глаз к щели. В коридоре стояла высокая девушка, одетая в строгое серое платье. Статностью она ничем не уступала девушкам с перрона. Волнистые кудри были собраны лентами в причёску, плечи расправлены в ровной осанке. Она терпеливо ждала, пока откроется противоположная дверь, та самая, некогда заинтересовавшая Иду. В девочке проснулся былой интерес. «Кто она такая и что здесь делает? Она ведь туда не попадёт». Однако через несколько мгновений щёлкнул замок, и дверь приоткрылась со скрипом, гласившим о том, что петли требуют смазки.

– Добрый день, Уильям. – Голос незнакомки был похож на звучание арфы: мелодичный и мягкий. Ида немного расширила щель, чтобы лучше её рассмотреть. Мальчик, появившийся на пороге, мелькнул, словно тень, и тут же исчез, а дама в сером одеянии зашла в комнату вслед за ним. В последнее мгновение она обернулась, и Ида тут же отпрянула назад, боясь, что её заметят. Она слышала, как закрылась дверь и щёлкнул замок, но лишь через пару мгновений позволила себе вновь посмотреть в щель. Теперь уже там никого не было.

«Значит, это комната его сына. Но почему она всегда закрыта? Какой-то он нелюдимый, только вот дам к себе пускает, и не каких-нибудь, а явно старше его. Кто она ему? Сестра? Жена? Подруга?» В голове Иды бушевал вихрь вопросов: они выскакивали сами по себе и метались по разуму, не находя ответов. «Надо подождать, пока она уйдёт, а потом обо всём расспросить», – решила девочка. Спустя несколько мгновений она вернулась к прежнему занятию: в очередной раз покружилась в новом платье и подумала о том, как вскоре сложится её судьба.

– Ах ты, свинья! Я тебе говорила! Говорила не таскать хлеб! Говорила?!

Густав упал на пол и сжался в напряжении, прикрывшись худенькими ручками. Тётка колотила его грязной вонючей тряпкой и громко кричала. Мальчишке показалось, что изо рта её скоро повалит пар, так уж она была увлечена. Широко раскрыла обезумевшие от злости глаза. Сальные волосы её, собранные в пучок чёрным шнуром, беспорядочно торчали во все стороны.

– Сначала к чужим присел, теперь и дома свинья свиньёй! Я говорила тебе, что ты наказан?! Говорила?! Ах ты!.. Воровать удумал! Крысой быть удумал?! Да я тебя взгрею! – Она с яростью колотила Густава, иной раз и кулаками, думая, что прикладывает мало сил. А мальчик, как жалкая добыча, свернулся на холодном полу, глотая слёзы. Ему казалось, что он умирает от голода и эти побои лишь быстрее назначат срок. Желудок пронзала резкая боль, временами казавшаяся страшнее, чем тёткины удары. Густав снова не понимал, за что его избивают. Он ведь был хорошим мальчиком, но уже не мог сдержаться. Он должен был утянуть тот сухарь. Впрочем, тётка всё равно вырвала его из рук раньше, чем мальчик успел открыть рот. Она налетела, как бесноватая фурия, и била, словно за все земные грехи.