Илламиль любовалась искрящимися прожилками открывающихся бутонов. Одна за другой расцветали новые лилии. Земля под ними была усеяна мертвыми лепестками вчерашних цветов. Рибу сопел на развилке росшего недалеко кряжистого низкого дерева.

«Как иногда странно сплетает нити Судьба», – думала Илламиль. В своих несчастьях она столько лет винила неизвестную девочку, которую должны были обменять на ее свободу. И вот, накануне сделки, все перевернулось в одно мгновение. Девочка исчезла, а ее, дочь сенатора, выставили как животное на торги. Элвинги в Аббарре ценились высоко – чем знатнее, тем дороже. И за нее платили рубинами. Отец был бы впечатлен, узнав, сколько рубинов принесла Белая Лилия Илламиль своим хозяевам.

Каждый раз, когда ее тело продавалось, душа ненавидела безликую элвинг, и тьма росла, кормясь болью и обидой. За каждого биста, что владел ею, за каждый лепесток цветка, что выбит на ее шее, она злилась на эту неизвестную девочку все сильнее.

И вот сегодня она увидела ее – ту, которую когда-то ненавидела больше всего на свете. Вот только внутри уже не было тьмы, лишь легкая тоска по тому, что могло бы быть, но не случилось. И она увидела такую же пустоту в глазах незнакомки.

У Илламиль был Рибу, она была признательна Орму, что выкупил ее и дал свободу. Он любил ее, и она со временем по-своему полюбила сурового биста. Она не сказала гостье, что уже давно могла уйти и вернуться в Силурию. Но ее дом был тут.

Парме улыбнулась, дотронувшись до очередного раскрывающего лепестки бутона, и ахнула: в самом центре пульсировал алый камень. По прожилкам прошла красная искра – словно кровь по венам, – и лепестки налились багрянцем.

Слезы скользнули из изумрудных глаз элвинг.

Она не заметила, как пришел Вэл Тар Орму.

Он подхватил сына как пушинку и, подойдя, обнял Парме.

Рибу потянулся, потер кулачками глаза и сонно проговорил:

– Мама, ты плачешь? Смотли, папа плишел. Мы накажем всех, кто тебя обидел.

Правитель Аббарра, самый влиятельный бист пустыни Мэй, а возможно и всего мира, наклонился и поцеловал свою любимую жену в макушку. Его взгляд был полон нежности и заботы, которых не видел никто, кроме Илламиль и Рибу.

Парме прижалась к Вэл Тар Орму и сыну, а слезы все продолжали течь, и вместе с ними из прекрасных изумрудных глаз Илламиль уходила печаль. И с последней слезинкой Белая Лилия поняла, что она счастлива, здесь и сейчас, прямо в этот самый момент.

Ночь обняла песок, охлаждая жар и даруя покой. Луна наблюдала с бархата небес, как по волнам барханов двумя точками, маленькой и побольше, бредут путник и зверь. До рассвета оставалась всего пара часов – ничтожно мало для тех, кто отважился ступить на Сковороду Дьявола, самое опасное место пустыни Мэй. Но странники упрямо шли вглубь, словно забыв, что, как только солнце проснется, оно раскалит песок добела. Чтобы спастись, им нужно уже сейчас поворачивать обратно и бежать со всех ног, чтобы успеть добраться до гор или ближайшего оазиса. Одна проблема – сложно прислушаться к голосу разума, когда в достижении цели ты упертый, как гвар, и не в силах признать поражение, даже потеряв дракона в шархи.

«Признай уже, что ошиблась. И тут нет ничего кроме песка, но зато его-то, и правда, в избытке, – мысленно проворчал зверь – огромный рогатый кайрин, что на западе зовется королевским грифоном. – А к полудню, может, раньше, наши выбеленные скелеты украсят это дивное место», – не унимался зверь, переставляя когтистые лапы по еще холодному песку.

Путник остановился, посмотрел на звезды. Капюшон спал, и лунный свет заиграл серебром на светлых короткостриженых волосах с косичкой у левого уха и длинной прядкой – у правого. Это была элвинг, известная в песках Мэй как Ашри.

– Не может быть, – произнесла Ашри, нахмурив брови.

«Может, может. Мы в самом пекле. Думаешь, его зря назвали Сковородой Дьявола? Хотя ночью тут холодно так, что клык на клюв не попадает!»

– Мы там, где надо, и в полнолуние, как указано в расчетах. – Ашри сверилась со звездами, повернулась, но кругом был лишь песок. – Я не понимаю, как такое возможно.

Элвинг достала листок, подсветила его лиловым огоньком, возникшим на кончиках пальцев. Она минуту всматривалась в пергамент, похожий на вырванную из старой книги страницу: пожелтевший, потертый, с непонятными отметками и расчетами поверх текста.

– «Кто до рассвета к нам придет, путь к драгоценностям найдет, а кто до солнца не решит, того дракон испепелит», – прочла Ашри.

«Вот строчка про дракона – явно про нас», – продолжал ворчать кайрин.

– «Ты в свете полной лишь луны следы от солнца отыщи».

«Вот тут и рифма сбилась, и смысл съела Бездна», – вставил свое веское замечание зверь.

– Иногда я скучаю по молчаливому Сваргу, – задумчиво произнесла элвинг, убирая пергамент в карман, и зашагала дальше.