– Уже иду, – отозвалась мать и стала сворачивать разговор.

Она весело ворковала за обедом, пересказывая только что услышанные новости, а Саша тем временем набиралась храбрости. Когда мать собрала со стола тарелки и поставила их в мойку, Саша набрала побольше воздуха и…

– Мама. Я собираюсь поступать в институт культуры…

Елена Степановна медленно опустилась на стул, насмешливо глядя на дочь.

– Ку-да?! Что это пришло тебе в голову, Сашка?

– Я не хочу быть врачом.

– Но с чего… Ты же весь год готовилась в медицинский!

– Да. Но только потому, что так хочешь ты. А я не хочу.

Елена Степановна удивлённо подняла брови.

– «Хочу – не хочу»… Да что на тебя нашло?! Бред какой-то.

– Это не бред.

– Ну и кем ты хочешь быть? После этого твоего… как его…института культуры?

– Искусствоведом.

– Ба-тюш-ки! – мать всплеснула руками и уронила их ладонями на колени. – Искусствоведом! Да покажи мне хоть одного искусствоведа! Кто они? Где работают? В каких-нибудь плесневелых архивах? В музеях? На что они живут? Да это же как… – её глаза заметались в поисках подходящего сравнения, – как церковные мыши!

«Ну, всё! Понеслось», – вздохнула Саша.

Елена Степановна метала свои молнии ещё с полчаса. Когда бабушка вмешалась, стало только хуже. «Так ты знала, мама?! Знала и молчала? Это что, заговор? В моём же собственном доме!..» И так далее, и тому подобное. Когда она несколько выпустила пар, то принялась было урезонивать дочь. Но Саша твёрдо стояла на своём, и тогда мать замкнулась в презрительном молчании.

Она молчала весь остаток субботы и всё воскресенье, в упор не замечая дочь и сквозь зубы, односложно, отвечая матери. Когда вечером воскресенья Саша пришла в парк, где её дожидался Славик, он по её походке уже издали догадался, что всё плохо. Она приблизилась, и он молча привлёк её и оплёл руками, тесно привязав к себе. Он ждал, что она заплачет, но Саша только вздыхала. Им вдруг овладел страх: неужели она сдалась? – и он инстинктивно стиснул её, как будто боялся потерять. Тогда она вскинула голову и, глядя ему в глаза, сказала, отвечая на незаданный вопрос:

– Я не отступлю!

Холодная рука страха, сжимавшая его сердце, разжалась, и кровь хлынула по жилам неудержимой волной, обрушившись жарким, жадным и нескончаемым поцелуем…

В понедельник Сашу поджидал возле школы отец. День был хмурый, моросил дождичек. Он стоял под старой, исчерченной инициалами и любовными уравнениями берёзой напротив школьного крыльца, сунув руки в карманы серого плаща, и, когда она подошла, обнял её одной рукой, прижал к потёртой, знакомо пахнущей материи.

– Папа, – прошептала Саша, с облегчением прислоняясь к отцовскому плечу. Потом, обожжённая внезапным подозрением, вскинула голову и заглянула в его глаза. – Что-то случилось?

Он улыбнулся, отчего сразу сделались заметны лучистые морщинки в уголках его глаз.

– Это ты мне сейчас и расскажешь.

Саша втянула побольше воздуха и с шумом его выдохнула.

– Мама звонила, да?

– Идём, – сказал он вместо ответа, – Я провожу тебя домой. Надеюсь, тот молодой человек не будет против?

Саша проследила за его взглядом и увидела Славика, застывшего на широком школьном крыльце и провожающего их тревожным взглядом. Она показала жестом, что позвонит ему, и он, кивнув, сбежал с лестницы.

Когда вышли со школьного двора на широкую аллею, ведущую к дому, Саша спросила.

– Что она тебе рассказала?

– Ну…Если отбросить эмоции, то, как я понял, ты отказываешься продолжать врачебную династию и собираешься в институт культуры.

– Ты против? – Саша пыталась поймать его взгляд, но отец смотрел прямо перед собой. Однако в чертах его сквозила улыбка, и она испытала облегчение: ей было бы жалко его разочаровать.

– Нет. – Его взгляд вдруг сделался серьёзным. – Конечно, это было несколько неожиданно, но я не против.

– Но ты огорчён!

Отец помолчал.

– Да, я огорчён. Но не тем, что ты не хочешь идти в медицинский. – Он остановился и повернулся к ней. – Почему ты никогда не говорила мне о том, что для тебя действительно важно? Ведь эта идея возникла не вчера? Мама, правда, именно так и думает, она уверена, что тебя сбили с толку, что это блажь и так далее. Но я почему-то так не думаю. Ты не похожа на человека, который принимает решения под влиянием минуты.

– Да…Нет, – Саша вдруг остро, как свою, почувствовала его досаду. – Я думала…Я не хотела…

– Ладно, проехали! – отец обнял её за плечи и двинулся дальше. – Не обо мне речь. Давай думать, что делать дальше.

Некоторое время они шли молча. Саша не решалась спросить у отца, что же он ответил матери. Но таково уж было свойство их отношений, что произносить вслух часто не было нужды.

– Я сказал, что это твоё право, но обещал поговорить с тобой. Если ты уверена в своём выборе, то должна добиваться своего. Нет ничего хуже, чем заниматься нелюбимым делом. Не может быть ничего хуже, чем врач, который равнодушен к своим пациентам, или учитель, ненавидящий учеников. И неважно, сколько тебе за это платят. Даже если тебя озолотят, ты не будешь чувствовать себя счастливой, если ради этого придётся постоянно ломать себя! – Он резко шмыгнул носом, как всегда делал, когда бывал возбуждён. Потом, успокоившись, продолжил: – Это я и пытался объяснить твоей маме. Но ты же её знаешь.