Так что взрослому человеку заниматься рукопашным боем просто неприлично. Есть у тебя время – иди почитай книжку. Или попей пива с мужиками. Или телевизор посмотри: там много всякой чуши показывают – новости, сериалы, часто не сбывающиеся прогнозы погоды…

Особых причин так уж сильно хотеть изучить какой-нибудь «рукопашный метод» у меня не было. Я целыми днями сидел дома, читал книжки, играть с другими детьми во двор почти не ходил. Однажды, правда, меня туда занесло и меня тут же слегка отколошматили. Но так, без особой злобы – ткнули пару раз мордой в песок. Как я теперь понимаю, для порядку, чтобы знал свое место. Потом не трогали, потому что я много читал, знал кучу разных историй и, видимо, меня было интереснее слушать, чем колотить.

Школа у нас была приличная, дрались очень мало, неумело и без остервенения. Можно сказать, это не входило «в школьную традицию». Тут меня тем более не трогали, потому что учился я хорошо и у меня всегда можно было списать. Кроме того, у меня было хобби: я любил подсказывать, а за такое многое прощалось. Учителя, конечно, иногда выгоняли из класса, но, в общем, тоже относились с пониманием.

Конечно, бывало, что приходили хулиганы из других школ, но случалось это достаточно редко и особых хлопот никому не доставляло.

Поэтому никаких причин для практического интереса к воинским искусствам у меня не было. Один только бокс по телевизору чего стоит: два крепких мужика избивают друг друга, а зрители радуются, глядя на то, как люди причиняют друг другу боль. Патология!

Но постоянно сидеть за книжками тоже было неправильно, поэтому я решил пойти в спортивную секцию. Как раз в это время в кино шел фильм «Гений Дзю-До». Так что Дзю-До было в большой моде, и я отправился в секцию – записываться. Времена были советские, спорт был бесплатный, секций было мало и тренеры были очень уважаемыми людьми, прямо как у Бабеля: «Бакалейщикам стало хорошо, …бакалейщики гуляют очень жирные».

Подступиться к такому тренеру мальчику с улицы было непросто. Но я по простоте душевной решил сходить: а вдруг возьмут. Секцией, в которую я по неразумию явился, «заведовал» очень известный тренер, «воспитавший» (как тогда говорили) множество мастеров спорта и даже несколько чемпионов чего-то там. Чтобы попасть в зал, нужно было отстоять большую очередь таких же идиотов, как я, пришедших записываться «на борьбу».

Когда я пришел с наглым заявлением, что хочу заниматься Дзю-До, знаменитый тренер разговаривать со мной не стал: он просто покосился на меня и отрицательно покачал головой. Видя, что я не тороплюсь уходить, он поощрительно махнул рукой по направлению к двери: «Уматывай, мол».

Потом на мое счастье появились платные секции Карате. Там уже ничего кроме денег не требовалось. Я стал заниматься, мне понравилось. Поначалу я пытался понять, зачем мне это, а потом бросил эти попытки. Решил так: зачем мне думать о том, причин чего я не знаю и чего я все равно не пойму? Раз мне нравится, значит, так надо, а стало быть, буду заниматься, пока не разонравится. Пока не разонравилось, наоборот, чем дальше, тем больше вхожу во вкус».

Было похоже, что мальчик, сам того не понимая, верит в судьбу. А насчет судьбы я был полностью с ним согласен: свою судьбу каждый носит внутри себя, от нее не избавиться. Видимо, заниматься рукопашным боем – его судьба. А раз уж он попал ко мне в руки, то моя судьба научить его. Причем, научить хорошо, настолько хорошо, насколько это возможно в этих «тепличных» условиях. Что поделаешь, тут не джунгли. Но это, видимо, тоже судьба.

В Союз я приехал зрелым человеком, Героем Вьетнама, и я точно знал, чего я хочу. А хотел я стать классным западным врачом. Так что с первого дня я занимался самым серьезным образом, и анатомию, которую нам преподавали на первом курсе, я помню прекрасно. Так вот, объем пустого желудка примерно поллитра. После приема пищи он растягивается до одного литра. У некоторых людей его объем достигает четырех литров. Но, как говорил нам преподаватель анатомии, это уже не человек, а свинья. Я вешу примерно килограммов пятьдесят, поэтому никак не могу быть такой свиньей (ну разве что карликовой вьетнамской свинкой, которая весит где-то 40–80 килограммов), так что обед «от Володиной бабушки» никак не мог в меня поместиться. Но он помещался. Мало того, в животе не было никакой тяжести, а было самое настоящее блаженство. Такая еда прекрасно усваивается организмом почти в любом (даже совершенно «неприличном») количестве. Съел такой обед – и сутки не голоден. Впрочем, удивительного тут не было ничего: в еде было столько души и энергии, что ее можно есть бесконечно. Проблема с этой едой была другая: было очень трудно остановиться.

Видимо именно про такую еду рассказывал мне учитель Ван, когда вспоминал, как готовила госпожа Ли, которая заведовала кухней в монастыре, в который он попал во время своих путешествий в далекой юности:

– От этой еды оторваться было невозможно. А почему? – вопрошал он. И тут же отвечал сам себе, наставительно поднимая палец. – Потому что она была приготовлена с любовью. Не то что это твое варево, – с этими словами он пренебрежительно указывал на мою стряпню. – Твое счастье, что я непривередлив.

Так вот, еда, которую подавали у Дамочки, была приготовлена, мягко говоря, без любви. Я бы даже сказал «с нелюбовью». Мне было интересно посмотреть, кто готовит все это, как говорил Ван, «варево». Поэтому я после обеда попросил у хозяйки разрешения отправиться на кухню – «поблагодарить» шеф-повара. Шеф-повар оказался тощим и весьма желчным мужчиной. Неудивительно, что он не ужился ни в одном ресторане. И дело было отнюдь не в интригах, как сообщила мне Дамочка. Дело было в характере. Меня он видел первый раз в жизни, но уже терпеть не мог. Почему, я не знаю, ведь я не умею читать мысли. Зато эмоции, даже «вложенные» в еду, очень хорошо могу. Так что как бы человек мне ни улыбался и ни благодарил за то, что я оценил его кулинарное мастерство (а он был несомненным мастером), я прекрасно чувствовал, что он ждет не дождется когда я покину «его» кухню.