Перед сном выхожу из палатки. Трепетно и робко мерцают звёзды. Луна в голубоватом тумане выбирается из-за лохматых кедров, окутанных морозной мглою. Воздух чистый, звонкий, ни единого шороха… Всё спит. В молчании – величие таёжной ночи.

Неужели никто не живёт в этой лесной тиши?

Гаснет свеча. В палатке полумрак. Тихо потрескивают дрова в печке. Пашка сдержанно всхлипывает под одеялом. Остальные спят или делают вид, что спят. Слышу шёпот Василия Николаевича:

– Пашка, перестань хныкать, утром я заболею, останусь в палатке, а ты пойдёшь за меня.

Пашка стихает. Гурьяныч поворачивается на другой бок, начинает похрапывать. Под полотняную крышу входит ночь. Только Кудряшка не спит, лениво пережёвывая хрусткое сено.

Ещё до рассвета нас будит Гурьяныч. Дятел громко вестит утро. Чуть слышно шумит лес. Быстро одеваемся, выбираемся из палатки. Освежаемся студёной водой. Немного движения, несколько глотков холодного воздуха – и сонливость пропадает.

Я весь захвачен предстоящими таёжными приключениями…

– Ты что же, Василий Николаевич, в самом деле захворал? – спрашивает Гурьяныч с усмешкой за завтраком.

– Я за него пойду, – опережает Пашка.

– Выплакал! Может, человеку охота была самому пойти, так ты встрял, – мягко говорит старик.

Сборы не долги. Пашка набрасывает на плечи джутовый куль с полувыделанной сохатиной шкурой – огромный, но легкий. С ним он ходил вчера. У меня котомка с верёвками, с продуктами и посудой.

Конец ознакомительного фрагмента.