Эмма бросилась к бабушке, прижалась, рыдая.

– Вот я – дура старая. Нет, чтобы успокоить ребёнка, стращаю страшными рассказами. Про убийства да про каторжников. Спи, не бойся. Я с тобой посижу здесь.

* * *

Как же ей нравится её новый статус – мужняя жена. Пышная свадьба, венчание в лучшей церкви Петербурга и самый красивый, несмотря на уши вразлёт, жених на свете – Николай Радов. Ни какой-нибудь столичный бездельник и кутила, а придворный служитель – подтянутый и деловой. Девушка улыбнулась весеннему солнышку, проникающему сквозь толщу оконного стекла трапезной и погладила округлившийся живот. Не живот, а чисто барабан. Кто же там у неё сидит? Великан?

Жаль только, что Николенька при дворе должен быть, а Эмму отправили к бабушке, в монастырь, так надёжнее – и за ней, и за будущим ребёнком присмотр будет.

– Какие же ты чудесные новости привезла, душа моя, – сказала матушка Калиса, прочитав столичный листок и откладывая его на стол. Обедом с дороги долгожданную гостью накормили, сидели теперь, чаевничали. – Отмена крепостного права. Сколько душ из рабства выпустил государь наш Александр II. Освободитель! Истина так.

– Да куда же они сейчас пойдут, хрестьяне-то? – недоумевала сестра Евдокия, вглядываясь в печатные буквы через круглые окуляры, смешившие Эмму в детстве. – При господине всё же им спокойнее. А сейчас что? Бардак заначнётся.

– Не болтай ерунды, если не понимаешь. Написано же чёрным по белому. Мы император и самодержец всероссийский, призвав Бога в помощь, объявляем, крепостные люди получат права свободных обывателей, а помещикам давать им уделы и угодья за повинность. Слышишь, Евдокия? Работать будут крестьяне – часть урожая помещику отдадут, остальное себе оставят.

– Ну? – недоверчиво спросила монахиня.

– Вот тебе и ну. Крестьянин-то ещё и выкупить землю сможет у господина, если заработает хорошо. Эх, завидую я тебе, Эмма.

– Почему, бабушка? – спросила девушка, всё также улыбаясь, поглаживая живот.

– Светлые времена настали. Лучшая жизнь.

Ночью у Эммы начались схватки. Видимо, растрясла живот по дороге. Проснулась она от резкой боли внизу и мокрая. Просится малыш на свет Божий, ох, как настойчиво просится.

– Бабушка! – закричала Эмма что есть мочи. – Началось!

Матушка Калиса и сестра Евдокия зашли в её келью одновременно, столкнувшись в дверях.

– Беги к старцу Козьме, сестра. Беги! А я пока повитуху позову. Потерпи, деточка, сейчас всё будет. Сейчас.

Эмма закусила первую попавшуюся книгу, чтобы терпеть схватку было легче. А терпеть пришлось долго. Она старалась не потерять сознание, боль, страшная и всё забирающая, раздирала её изнутри.

– Ну, что там, Козьма? Что? – слышала Эмма встревоженный бабушкин голос сквозь пелену.

– Уйди, матушка, Христом Богом прошу. Мешаешь только. Одного ребёнка вытащили, а там ещё что-то, – сказал Козьма, нахмурившись.

Как бы роженицу сберечь, не потерять бы, кровушки уж больно много выходит. Рано ей ещё на небеса. Много ей ещё на земле дел найдётся.

– Что там? – не поняла настоятельница.

– Что, что? Второй ребёнок пробивается. Сестра Евдокия, прошу, уведи её. Отвлекает вопросами, мешает. Потом, всё потом, – распорядился старец тоном, не терпящим возражения.

Всё разрешилось благополучно. Две девочки. Две дочери. Счастья тоже два.

Эмма, белая, как молоко в крынке, смотрела глазами-изумрудами на два кулька и поверить не могла, что это её кровь и плоть. Красные сморщенные мордашки выглядывали из пелёнок. Дети, тоже уставшие от трудных родов, спали сутки, не прося есть, а теперь проснулись и требовали материнского молока слабым попискиванием.

– Корми, мать, коли родила, – сказала сестра Евдокия, передавая первый кулёк.

– А как?

– Мудрёное ли дело? Выпрастывай грудь и сосочек ко рту подноси. Природа разберётся.

– Старец Козьма, почитай, тебе жизнь спас. Дай Бог ему здоровья, – выступила бабушка. – Чуть не умерла ты в родах.

– Правда? – спросила Эмма, приспосабливая грудь к миниатюрным губкам старшей дочери.

– А ты не помнишь? Кровь как хлынула из тебя, еле остановили. Козьма остановил.

– Недаром народ окрестный любит его, – сказала монахиня. – Чудеса творит старец. Истинное чудо.

– Иди, сестра Евдокия, делом займись. Я тут с внучкой сама посижу.

Евдокия сердито поправила окуляры, ишь, помешала, выпроваживают, и вышла из узкой кельи.

– Старец не так прост, как ты думаешь, – шепотом сказала бабушка, оглядываясь по сторонам. – Обещай хранить в тайне, что скажу тебе.

– Обещаю, – сказала Эмма и серьёзно посмотрела на матушку Калису.

– Помнишь, говорили мы с тобой о чудо способностях?

– Конечно, помню.

– Так вот. Я однажды схватила его за руку и "перенеслась" в воспоминание святого старца. Никакой он не Козьма, а сбежавший от мирской суеты император Александр Первый. Он мне в своё время и монастырь, и земли монастырские помог отстоять. Был тут у нас один зловредный настоятель мужского монастыря, Иларионом звали, зарился на земли наши.