— Бутовские? Енти да, порченные. Перехватят! А если платить за работу, но пообещать ишшо и в долю взять? Не, обманут! Никого за мной нет, так што даже на кресте поклянутся, а всё едино обманут! Замолят потом грех.

Потянул было палец в рот, ноготь обгрызть, и остановился — сроду у меня такой привычки не было! Или это тово, из прошлой жизни? Тьфу ты! Тут делу сурьёзное, а в голову ерундистика всякая лезет!

— А может, сперва заплатить и долю пообещать, но ничево не объяснять? Так они вроде и не дурные! А если — лишнее!? Точно! Ерундень какую-нибудь, а то и не одну. И пусть гадают, што енто я задумал! Небось не догадаются!

Деньги было жалко до слёз. Свои, кровные! Восемь рублей за работу уговоренную отдай и греши! А куда деваться-то? Конец лета, самая страда, рабочие руки нужны так, што прям ой! Оно так и так колобашечки долбить да луб над паром гнуть, старики б обезноженные сели, да с детьми совсем малыми. А всё равно довод!

— Копейка с рубля потом? — Протянул староста мозолистую ладонь.

— Копейка!

Делаю вид, што прям вот верю. Нельзя показывать-то, што не веришь, иначе сразу кочевряжиться начнут, цену себе набивать — за обиду-то. А сами-то, тьфу!

— Мой заработок — дачи бутовские. До копеечки мой, от мальчишек ваших только помощь тягловая. Перетаскивать, значица. Потом уже — в городе иль на дачах других, уже ваш доход. Моё только копейка с рубля.

Договор скрепили крепким мущщинским рукопожатием. Слишком даже крепким, Степан Васильевич изрядно так мне ладонь намял, в глаза глядючи, дрогну ли?

Не дрогнул, да и потом боли не показал, потому как мущщина. Я мущщина, а вот староста как бы и не слишком. Дрогнул бы я лицом хотя б, так всё — сопляк малолетний, проще убедить себя, что договор похерить можно. А раз не дрогнул, то и получается, што Степан Васильевич зазря мучительством занимался. Поулыбалися, да и разошлись.

Я так мыслю, што меня послать могли б и сразу после тово, как щиты и шлема показал. Вежество только потому показывают, што опаска есть, а ну как обижуся и в другую деревню поеду, да секреты и раскрою. Так себе люди здеся, порченые.

— Ваше дело сторона, — Обернувшись, ишшо раз оглядываю носильщиков — никто не запачкался, не употел слишком сильно? Козявки из носа не торчат? — Молчать и улыбаться. Поняли?

— Да поняли, поняли, — Огрызнулся Гвоздь, поводя плечами и переводя дух, — Пошли уж!

Он потянулся к стоящему на земле лыковому коробу, примеряяся, как ловчее накинуть обратно на спину.

— Да пущай стоит! Енто и не нужно! Обманка для дуриков.

— Да ты! — Гвозь с силой сжал было кулаки, глядя на моё ухмыляющееся лицо, и мотнул головой, будто отряхиваяся от воды, как собака, — Пошли.

Недоволен он, иш ты! А мне-то што? Я, может, тоже многим чем недоволен, но помалкиваю. Нет-нет, да и мелькает иногда, когда с бутовскими вожуся, што чужинец я средь них. Так-то не обижаюся, на што обижаться-то? Но и им тогда обижаться неча, когда на меня доверия нету. Так, удобственность взаимная, да играемся иногда вместе.

— С новинкой никак? — Полюбопытствовал знакомый сторож, придерживая ярящихся собак.

— Ага! — Лыблюсь во все двадцать шесть, как лучшему дружку. Мужик он говнистый и противный, но — психология!

Один из студентов услыхал недавно слово психолухия, да и ну в смех! До слёз смеялся, а с той поры меня психолухом только и кличет. Правда, книжку подарил, про Мёртвые Души — насовсем, а не на почитать, потому как старая очень, не жалко. Я ишшо не начал, но мыслю — што вроде Франкенштейна будет, с духом пока собираюся. И так через раз снится всякое нехорошее.

Я править недавно язык стал, но пока плохо получается, следить за собой надобно. Я нет-нет, да и собьюсь когда не надо. Оно ведь как по-хорошему?

С господами на одном языке разговариваю, да не на господском, ни-ни! Они любят такой язык у простонародья, што вроде как ярмарочный-лубочный. Нарошно иногда словеса корявить нужно, те тогда умнее себя чуйствуют, ну и умиляются «простонародному говору». Вроде как знаем своё место.

Со студентами умственно можно. Они почти што господа, да и не совсем. Денюжек с их не возьмёшь, так што и не совсем господа. А вот книжки можно. И язык, опять же, поправить.

Бутовские и деревенские вообще — как привык, по ранешнему. Умственные и господские слова они не любят — думают, што задаюся.

Ну и на Хитровку вернуся, там по-своему надо. Когда матерок, а когда и енти… жаргонизмы. Студент тот смешливый, он филолог, интересно бывает послушать. Правда, особо и некогда. Енто он бездельничает — шатается по деревне, да байки стариковские слушает, а мне работать надо!

Проходя через ворота, крещуся немного напоказ, для сторожа.

— Ну-с, господа хорошие и нехорошие, — Вертаюсь к бутовским, примеряя на себя роль ярмарочного зазывалы, — на рожи пригожие, так себе и вовсе негожие! Начинаем представление, всем на удивление!