На площади рядами сидели торговцы, и промеж них бабы со снедью — жареным и вареным мясом, пирогами и пирожками, рыбой и хлебом, бульонкой из объедков и прочей едой на самые непритязательные вкусы и лужёные желудки.

— Пирожки! — Надрывалась голосистая Дашка, — С яичком, с сижком, с мясом!

— С мясом давай-ка, — Сглотнув слюну, не выдержал-таки крестьянин, приехавший в Москву с земляками на заработки и снимающий место на нарах здесь же, на Хитровке.

— Подовый пирожок с лучком, перцем, собачьим сердцем! Цена три копейки, наешься на гривенник! — Продолжила кричать Дашка, отдавая сдачу вместе с пирожком, и по привычке заигрывая с мужиком.

Недавно ещё тем пирожком, што промеж ног, торговала. А теперя всё — в тираж вышла. Вроде как и не старая, двадцать четыре всево, а потрёпаная так, што ой! Не одна дивизия промеж её ног промаршировала, всю истоптала. Ну, не мне судить!

— С перцем, собачьим сердцем! — Останавливаюсь около и подмигиваю бывшей проститутке, — Ты скажи ишшо — севодня акция-промокация! Купи пять пирожков, собери котёнка!

Дашка ржёт кобылою и пересказывает мои слова другим торговкам, а потом и кричать начинает. А што? Кто не знает, што пирожки с мясом из объедков трактирных делают, да всякого-разного сомнительного мяса, да покупает, те сами себе злобные дураки! А кто знает, да покупает, тот и таракана за мясо щитает, так-то! Нет на Хитровке шибко брезгливых.

— Акция-промокация! Купи пять пирожков, собери котёнка!

— Не щеню? — Скалит зубы какой-то нищий, остановившись рядышком и откладывая на грязной ладони копейки, — Мне с утра шибко котячьего мясу хотца!

— Щеня затра будет, — Отвечаю за не шибко скорую на мысли Дашку, — севодня пирожки с мявом.

— С мявом! — Смеётся тот, показывая сточенные, прокуренные зубы, протягивая мелочь торговке, — Два с мявом!

— Кипит кипяток, погреть животок! — Разорялся сбитенщик, потряхивая связкой чашек и поглядывая на меня.

Взяв еду у Матрёнихи, спешу назад, во флигель. Светает уже, и потому народ расходится потихоньку.

— Остынет-то! — Кричит баба вслед.

— Погрею! Всё не на морозе есть!

В доме уже проснулись почти все, так што здороваюсь с порога, как и положено.

— Доброго утра, господа.

— И тебе доброго, — Зевает сидящий на нарах судья, — Как там погодка?

— Расчудесная, Аркадий Алексеевич! Снежок свежий выпал, лёгкий морозец, небо ясное.

— Не сбегаете ли вы опохмелиться, Егор Кузьмич? — Светски осведомляется Ермолай Иванович — пожилой, сильно потрёпанный жизнью бывший чиновник из разночинцев.

— Извольте, — Кланяюсь слегка, — Почему бы и помочь хорошему человеку? Господа! В спиритусе вини все заинтересованы?

Кряхтя, народ потянулся с нар, складывать деньги на стол.

— Бля, — Раздался женский голос, и занавеска нумера Максима Сергеевича распахнулась. Полуголая фемина с красивой полной грудью, вывалившейся в вырез рубахи, светила соском и свежим бланшем на опухшем от пьянства лице, и рылась в портсигаре, — нету! Господа, угостите даму папиросой!

— Извольте! — Кто-то кинул ей в лицо кисет с табаком, и фемина, не чинясь, начала сворачивать самокрутку.

— А что это за словесные экзерсизы [70] ? — Полюбопытствовала она светски, затянувшись и перекидывая полную ногу так, што приоткрылось на миг женское естество.

— А это, извольте видеть… — Оживился судья, начавший прихорашиваться, но я слушать не стал и выскочил за водкой. Вернулся быстро, и соседи мои тут же начали похмеляться, не обойдя вниманием проститутку.

— Я, изволите знать, серёдка на половинку, — Откровенничала та, — Вроде как воспитанницей у собственного папеньки числилась. Нагулял на стороне, да и не нашёл ничего лучше, как домой притащить…

— Серёдка на половинку, — Бубню тихо, заткнув ватой уши и усаживаясь за учебник по географии, повернувшись к ним спиной, — Селёдка ты! На половинку! Протухшая.

Читаю и ем потихонечку. А фемина ета… ну што там нового услышу? Жалостливую историю? Даже если и не врёт, мне-то што? У каждой второй история жалостливая, да бывает, што и правдивая.

«Первому из европейских народов, от которого дошли до наших дней письменные памятники…»

Строфы эти прозвучали неожиданно громко, и как раз в тот момент, когда светская беседа аристократии помойки ненадолго прервалась. Мальчишка же, не обращая внимания на окружающую действительность, взлохматил руками коротко стриженные русые волосы, и снова углубился в книгу, отставив в сторонку пустую миску.

— Интересно у вас, — Фемина подняла бровь, — даже подобранные на улице мальчишки удивляют поэтическими талантами.

— Подобранные?! — Воскликнул судья, — Да он заявился сюда и сообщил нам, что собирается здесь жить! Сообщил, понимаете?!