— Быстро, мистер Шоу! Вы… бегать можете?

— Может ли упасть с солнца Икар? Вперед! А эти мои худые и длинные, как у кузнечика, ноги догонят и перегонят вас!

Они побежали.

Они бросились вверх по винтовой лестнице, а не воспользовались трубой, и уже с верхней площадки, оглянувшись назад, увидели, как в гробницу, где снова и снова оживал мертвый Шоу, нырнула тень Клайва.

— Уиллис! — донесся оттуда его голос.

— А пошел он в преисподнюю, — сказал Уиллис.

Шоу расцвел.

— В преисподнюю? О, ее я знаю. Пойдемте со мной. Я покажу вам все ее достопримечательности.

Смеясь, они прыгнули в трубу, и их понесло вверх, как два перышка.

Здесь были звезды.

Только отсюда ты мог, если у тебя было на то желание, видеть Вселенную и миллиард миллиардов звезд, льющихся и льющихся сквозь нее сливками с невероятных, бросающих вызов воображению молочных ферм богов. Или по-другому: наш Господь занемог и, ворочаясь во сне, опечаленный своим творением, выплескивает из себя эту повергающую в трепет красоту и рождает миры-динозавры, крутящиеся вокруг сатанинских солнц.

— Все это только у нас в голове, — заметил мистер Шоу, чуть покосившись на своего молодого спутника.

— Мистер Шоу! Вы читаете мысли?

— Чушь. Я читаю лица. Всего-навсего. На вашем ясно все написано. Я взглянул — и увидел Иова страждущего, Моисея перед Неопалимой Купиной. Подойдите сюда. Давайте заглянем в Бездну и посмотрим, чем занимался Бог десять миллиардов лет, прошедшие после того, как он столкнулся с самим собой и породил Пространство.

Они стояли и обозревали Вселенную, считали звезды до миллиарда и дальше.

— О-о! — простонал вдруг молодой человек, и из его глаз закапали слезы. — Почему я не жил, когда жили вы, сэр? Почему я не знал вас того, настоящего?

— Самый лучший Бернард Шоу — я, — возразил старик, — одна начинка, и никакой тебе подгорелой корочки. Фрак на человеке лучше самого человека. Держись за фалды, и ты не погибнешь.

Вокруг простирался Космос, огромный, как первая мысль Бога, глубокий, как его первый вздох.

Они стояли — один высокий, другой маленький — у обзорного окна, и когда им хотелось увидеть, во всем ее великолепии, туманность Андромеды, им достаточно было нажать кнопку, и электронный глаз, словно втянув туманность, мгновенно ее увеличивал и приближал.

Напившись звезд, молодой человек перевел дыхание.

— Мистер Шоу, вы можете сейчас? Скажите это. Ну вы сами знаете, что я люблю.

— Знаю, по-вашему, мой мальчик?

Глаза мистера Шоу весело сверкнули.

Весь Космос был вокруг них, вся Вселенная, вся ночь небесного Существа, все звезды и все провалы между звездами, и беззвучно несся своим курсом корабль, а экипаж был занят работой, развлечениями или своими любовными игрушками, и только эти двое стояли, вглядываясь в Тайну, и говорили то, что не могло не быть сказано.

— Скажите это, это мистер Шоу.

— Ну что ж…

Мистер Шоу остановил взгляд на звезде, отстоявшей от них примерно на двадцать световых лет.

— Что мы такое? — спросил он. — Да всего-навсего чудо энергии и вещества, претворяющих себя в воображение и волю. Невероятно. Жизненная Сила экспериментирует с разными формами. Одна из форм — вы. Еще одна — я. Вселенная собственными криками пробудила себя к жизни. Мы с вами — один из этих криков. Творение ворочается в своей бездне. Мы нарушили его покой, пока в своих грезах искали для себя форму. Пустота заполнена крепким сном, десятью миллиардами умноженных на миллиард и еще раз на миллиард столкновений света и вещества, не ведающих, что они существуют, спящих в движении и движущихся лишь для того, чтобы наконец-то открыть глаза и пробудиться к реальности собственного существования. Среди всего этого мельтешенья и неведенья мы — слепая сила, как Лазарь карабкающаяся из могилы в миллиард световых лет глубиной. Мы взываем к себе. Мы говорим Жизненной Силе: Лазарь, восстань из гроба. И вот так Вселенная, в бесконечности смертей, тянется неуклюже сквозь Время, чтобы нащупать свою плоть, и обнаруживает, что ее плоть — мы. Мы находим путь к ней, она — к нам, и оказывается, что она для нас так же прекрасна, как прекрасны для нее мы, потому что мы и она — Одно.

Мистер Шоу повернулся и посмотрел на своего молодого друга.

— Вот вам, пожалуйста. Теперь довольны?

— Еще бы. Я…

Молодой человек умолк.

Позади них, в дверях комнаты обзора, стоял Клайв. Издалека, из маленьких кают, где члены экипажа играли со своими огромными куклами в любовные игры, доносилась пульсирующая музыка.

— Так-с, — сказал Клайв, — что здесь происходит?

— Что происходит? — непринужденно подхватил Бернард Шоу. — Да всего-навсего столкновение двух энергий, вызванное смущающими недоумениями. Это вот хитроумное приспособление, — он дотронулся до своей груди, — выражает заложенные в компьютер мнения. А вон то генное скопление, — он кивнул на своего молодого друга, — откликается пылкими, милыми и искренними мнениями. Что, хотите вы знать, получается в итоге? Намазанный на сухое печенье и запиваемый морями чая пандемониум.

Как на шарнире, голова Клайва повернулась к Уиллису.

— Черт подери, да ты свихнулся! Ну и хохоту было за обедом, ты бы только слышал! Что вас со стариком водой не разольешь и все болтаете — вот над чем смеялись. Все болтаете и болтаете! Слушай, идиот, через десять минут твоя вахта. Смотри не опоздай! О, Боже!

И дверной проем опустел. Клайв исчез.

Молча Уиллис и мистер Шоу поплыли по трубе назад, к складу за огромными машинами.

Старик снова сел на пол.

— Мистер Шоу, — Уиллис тряхнул головой, негромко фыркнул, — черт знает что. Почему вы кажетесь мне более живым, чем все, кого я знаю?