Несмотря на протесты Сина, Ада с девушками вернулась в коттедж на улице Протеа. Поэтому в доме на Львином холме стало очень пусто. Коуртни с сыном пользовались только тремя комнатами из пятнадцати, да и те были плохо обставлены. На полах не лежали ковры, стены не украшали картины. В комнатах стояло несколько обтянутых кожей стульев, железные кровати, столы из хвойных пород деревьев и пара шкафов. По углам были разбросаны книги и приспособления для рыбной ловли, два дробовика, на каминной решетке висело ружье. Желтый пол, поцарапанный лапами щенков пойнтеров, не был отполирован, а под стульями и кроватями копилась грязь. В спальне Дирка, куда Син никогда не заходил, валялись груды грязных носков и рубашек, школьные учебники лежали прямо на полу, зато стены украшали военные трофеи.

Син не интересовался домом. Это было место, где они спали, ели и прятались от дождя. Камин существовал для тепла, а свет ламп — для того, чтобы читать. Нацепив очки, купленные у проезжего матроса, Коуртни проводил вечера, изучая книги по политике и географии, экономике и земледелию, математике и медицине. А Дирк сидел рядом с ним и, делая вид, что готовит домашнее задание, наблюдал за отцом. Иногда Син занимался корреспонденцией, и тогда мальчик засиживался с ним далеко за полночь.

Син переписывался с Джанни Неймандом и Жан-Полем Лероуксом. Они стали заметными политическими фигурами в Трансваале и хотели, чтобы Син к ним присоединился. Они организовали партию Южной Африки и предлагали Коуртни создать и возглавить отделение их партии в Натале. Коуртни уклонялся от прямого ответа. Не сейчас, возможно, позже.

Раз в месяц он получал длинное и подробное письмо от Джона Ачесона. Генерал вернулся в Англию, и теперь его звали лорд Кайстербрук, он был членом палаты лордов. В своих посланиях он сообщал Сину о настроениях англичан и событиях в королевстве, Син в свою очередь не задерживался с ответом.

Иногда он с болью думал о Рут и тогда становился злым, угрюмым и чувствовал себя ужасно одиноким. Он не мог заснуть и направлялся к одинокой вдове, которая жила в стандартном коттедже у железнодорожной станции.

И все же он считал себя счастливчиком. Однажды, в начале сентября 1903 года он получил открытку. В ней говорилось:

«Мисс Темпест Фридман с радостью примет у себя полковника Коуртни, кавалера Орденов, по поводу своего третьего дня рождения.

26 сентября в 4 часа дня. Голдсберг, Охотничья долина Питермарицбург».

В верхнем углу письма находился отпечаток пальчика, испачканного в чернилах, размером с трехпенсовик.

24 сентября Син сел в поезд, направляющийся в Питермарицбург. Дирк с Адой вернулись со станции в коттедж на улице Протеа.

Мэри не удалось заснуть в ту ночь, так как Дирк все время плакал и звал отца. Их разделяла тонкая перегородка. Коттедж Ады не был приспособлен под мастерские и общежитие для ее девушек. Она решила эту проблему, разгородив большую заднюю веранду тонкими перегородками. Получилось несколько комнат кубической формы. В каждой из них стояли кровать, сервант и умывальник. Одну из них занимала Мэри, в соседней в ту ночь находился Дирк.

Она где-то с час лежала и прислушивалась к его всхлипываниям, молясь про себя, чтобы он успокоился и заснул. Порой ей казалось, что он затих, но через несколько минут мальчик начинал рыдать снова. Его страдания причиняли ей физическую боль, и она лежала, стиснув зубы.

Дирк стал главным человеком в ее жизни, единственным светлым началом, скрашивающим одиночество. Она беззаветно любила его за молодость, красоту, обаяние. Она любила его нежную кожу и шелковые волосы. Когда она смотрела на него, то забывала о своем уродливом лице.

Месяцы, проведенные без него, казались ей ужасными. Но теперь он вернулся и нуждался в ее заботе. Она встала в темноте, не зная, на что решиться. Лунный свет, льющийся через окно, занавешенное сеткой от москитов, наполнял ее сердце жалостью. Этот свет сглаживал рубцы на лице. Невинное тело двадцатилетней девушки под ночной рубашкой было стройным, грудь — тугой, а кожа — чистой. При лунном свете она напоминала ангела.

Дирк заплакал снова, и Мэри пошла к нему.

— Дирк, — прошептала она и стала на колени перед его кроватью. — Дирк, пожалуйста, не плачь, ну, пожалуйста.

Мальчик громко всхлипнул и отвернулся от нее, прижав руки к лицу.

— Тише, мой дорогой, все хорошо. — Она гладила его волосы.

От ее прикосновений он снова расплакался, ласки оживили все ужасные кошмары, так мучившие его в темноте.

— О, Дирки, пожалуйста… — Она легла к нему в кровать, их рубашки были горячими и мокрыми. Она задрала их и, прижав его обнаженное тело к груди, стала качать мальчика на руках.

Одиночество захлестнуло ее. Осипшим голосом она нашептывала ему нежные слова. Прижимаясь к нему, Мэри ощущала, что ей это надо намного больше, чем ему.