— Кое о чем я хотел вас спросить, — сказал я. — За что вы угодили в тюрьму в Осаке?

Я видел, как заерзала фигура Кидзугути.

— Недоразумение. Тогда я работал на компанию ростовщиков. Один клоун отказался платить. Мы его поколотили. Раздели догола и бросили в сухой канал. Мы не знали, что у него сердце больное. Лекарство лежало в кармане штанов, но штаны с него сняли. Ему было стыдно позвать на помощь, и он загнулся. Хорошо, судья оказался другом нашего друга. Он признал несчастный случай. Недоразумение. Я отделался пятью годами. Еще что-нибудь хочешь знать?

— Да, еще одно, — сказал я. — Как вы уговорили господина Сугавару назначить вас вице-президентом по музыкантам и репертуару? Вы не слишком-то подходите «Сэппуку Рекордз».

Даже сквозь пар я угадал, что Кидзугути широко ухмыляется.

— А это, — сказал он, — мой секрет.

И не успел я напомнить ему, что секреты недолговечны, Кидзугути трижды хлопнул в ладоши. Дверь сауны резко распахнулась, и появился человек в белом смокинге. Очевидно, все это время он торчал под дверью.

— До завтра, — попрощался Кидзугути. — Встретимся на концерте. Близнецы заедут за тобой пораньше. Держись рядом с Судой. Смотри в оба. Спокойной ночи, господин Чака!

Я автоматически пожелал ему спокойной ночи и поднялся со скамьи. Часть пара ушла в открытую дверь, и я впервые получил возможность разглядеть Кидзугути вблизи.

Не слишком-то приятное зрелище.

Следы зубов, проступавшие на его лбу, виднелись и по всему телу. Укусы на спине, на плечах, на груди, на ногах. Шрамы потолще — лиловые, резиновые; те, что помельче, будто нанесены розовыми мелками. Чуть ли не пятьдесят шрамов, но я отвел глаза прежде, чем сосчитал все. То ли тюрьма в Осаке здорово изменилась к худшему с моего последнего визита, то ли якудза от татуировок перешли к орнаментальным шрамам, то ли у Яцу Кидзугути весьма причудливые вкусы.

Тонкой струйкой вытекая из сауны, мимо римского бассейна, через главный вход «Сэнто Гангэс» на холодное декабрьское утро, я старался отогнать этот образ. Пока троица душегубов-путаников везла меня обратно в отель «Рояль», я старался выкинуть из головы этот вечер целиком. Не сказать, что мне удалось. Когда я уже клевал носом у себя в номере, Кидзугути вновь всплыл перед глазами. Шрамы ожили, они извивались и червями впивались в его кожу.

Слоны, соединенные животами.

Так они выглядели сквозь рыбий глаз дверного глазка. Здоровенная клякса в сером спортивном костюме. Аки и Маки дожидались в холле гостиницы возле моего номера, чтобы отвезти меня на тайный концерт памяти Ёси. До шоу оставалось несколько часов, но Кидзугути устроил так, что мне весь день предстояло болтаться за кулисами, «наблюдая» за Судой и его свитой. Я разжал «Десять Когтей Мангуста» — я перенял этот прием у Шанхайской партии мира, можно сказать, народный салют в версии кунг-фу, — и распахнул дверь.

— Надо бы вам в разные цвета одеваться, — посоветовал я. — Легче будет отличить, кто есть кто.

— Суда-сан ждет, — заявил борец с трижды свернутым носом. Значит, Аки. Или нет — Маки. Во всяком случае, у обоих не было настроения для шуточек про близнецов. У меня-то для шуточек всегда есть настроение, но желания общества перевешивают индивидуальные потребности, в особенности желания братьев Фудзотао, которые и сами перевешивали меня на добрых пятьсот фунтов.

Мы спустились по лестнице. Исаму Суда ждал у входа в гостиницу в полном облачении рок-звезды, в камуфляжном лимузине-внедорожнике длиной с хвост Годзиллы, а что касается костюма — эпитета «эклектический» тут явно мало. Пижонский черный сюртук эпохи короля Эдуарда поверх футболки с марсианином Мартином, выступающим на вечеринке. Облегающие огненно-золотые панталоны тореадора заправлены в доходящие до колена серебристые бутсы астронавта. Лиловая помада, на щеке нарисована слеза. И — гвоздь программы — волосы: рыжие и светлые жесткие шипы, чередуясь, обрамляли его лицо, точно спинной плавник морского дракона. Уж не знаю, за кого можно было принять Суду, но только не за кикбоксера.

Я сел в машину, с каждого боку по Фудзотао.

— Расскажи ему анекдот! — попросил Суда Аки.

— Что сказал Марк Дэвид Чэпмен Джону Леннону перед выстрелом?

— Что?

— Мать твою, Ринго! — перехватил реплику Маки. Суда расхохотался.

По-моему, я врубился, но куда мне до него. Казалось бы, перед поминальным концертом шутки насчет закатившихся рок-звезд неуместны. С другой стороны, если верить, что люди часто шутят как раз на ту тему, которая больше всего их беспокоит, все сходится.

На коленях у Суды распростерлась изящная женщина: прическа «разоренный улей», чулки-сеточка порваны. Спина украшена зловещей татуировкой: привязанный к дереву святой Себастьян истекает кровью, град стрел впился в него. Картинка с первого альбома «Святой стрелы» под названием «Забить стрелку». Уверен, каламбур вышел нечаянно.

Другая девица в размазанной косметике и в нейлоновых сосудодавилках сонно водила пальчиками по спине подруги. Длинные малиновые ногти позаимствованы из фильмов про вампиров, тонкий белый бюстгальтер испещрен кровавыми отпечатками рук.