Шрифт:
Через год уверилась. Я для него лучшая.
– Я не говорю, что не устаешь. Еще как устаешь от таких. Бате моему приемному обещал меня беречь, дом беречь. Да так и все. Как вкопали рельсу. Никуда. Ни за что. И мне уже не сбежать, не отказаться. Я для него самая лучшая. За все десять лет сколько сказал – столько сделал. Ни на минуту не опоздал. Здоровье бычье. Работал так себе, говорят, но все вовремя всегда. И домой, представляешь, ни разу не опоздал. Что ты, спрашиваю, с мужиками не пошалишь. Все шалят. Все мужики у нас шалят. Водкой ли, девками ли. А чаще тем и другим. Мало ли зарослей у реки.
Мне бы что? Стаканчик-то и можно мужику…
А он все свое. Ты у меня самая лучшая. На что мне?
И потом я почувствовала. Поняла, знаешь. Я самая лучшая.
Да, мне все понятно. Такая история. Деревенские бывают упертые, как быки, бывают верные, как воины под присягой, и несгибаемые, как шпалы. Редкий тип. Но вот такой. Кстати, не слишком приятный. Меня иначе как прохиндея не воспринимал. Хоть и знал, что я порядочный, но намерений и дел моих не одобрял. Не гнал меня, но и не зазывал.
– Нет, не считал он тебя прохиндеем. Просто ты из другого мира приехал. А ему это все до лампочки было. Пришел – садись. Нужен дом? Не продам. Почему?
– Знаю. Слово он дал. Отцу твоему дал слово. А коли он пообещал, пиши пропало.
– Да. Верный. Он говорил, нельзя со слова свернуть. Смешно, правда? Вот так живешь и не знаешь, что дальше будет, а со слова свернуть нельзя. Никогда не продаст наш дом над рекой…
Я знаю все, что дальше будет.
Будет осень. Такая же бесконечная и непостижимая, как этот озерный край. Будут дрова щелкать в печке. Будут капли постукивать в окно. А за окном, там, внизу, дождь пузырями по речке. Осока, увядшая в воде. Туман у черного леса…
Парень несгибаемый, как шпала, верный и прямой, упал у колеса трактора и умер, так быстро, что «Скорая» не успела. Сосуд в голове. Или тромб.
Впервые тогда не вернулся с работы вовремя.
Все простили. И родители, что после ухода слова не сказали.
И загибающийся совхоз его простил, что не ценил.
Парень такой был, такой…
Какой уж был…
– Не важно, – говорю, – что теперь мне дом не нужен, я куплю. Ехать тебе надо.
– Почему надо? – спрашивает. – Что мне там?
– А здесь тебе что? Ни совхоза. Ни деревни за десять лет, ни…
– Ни мужа, – заканчивает она за меня. – Я не такая, как он. Мне страсти хотелось. Чтобы плакать, чтобы ревновать. Думала, люди должны расти вместе. Друг друга жалеть. Друг друга учить… А он знаешь чему меня научил?
– Чему?
– Через год уверилась, что я самая лучшая, что там нос. А потом, что со слова свернуть нельзя.
– Так ты никакого слова и не давала.
– А он дал. Вот так живешь и не знаешь, что дальше будет, а со слова свернуть нельзя.
И я понимаю, что не продаст она этот дом. И, сказать честно, дом нужен был мне, пока еще деревня была жива, пока в эти края не пришло запустение…
А оно пришло, ровно тогда, когда он ушел.
– Ехать, – говорю, – ехать надо.
– Почему надо? – спрашивает. – Что мне там?
– А здесь тебе что?
Что ей здесь? Осень бесконечная. Дождь пузырями по речке. Осока, увядшая в воде. Туман у черного леса.
Дом над рекой.
Окно.
Капли по стеклу.
– Ты знаешь. Наш дом над рекой.
Я знаю.
Мышка в клетке
Муж у нее хороший человек. Просто немного неромантичный. Но хороший.
«Немного» – глупое слово. Муж у нее совсем неромантичный человек.
Высокий, чуть полноватый. С грубоватыми чертами лица, что, впрочем, всегда компенсируется выражением снисходительной мягкости и терпения.
Он говорит:
– Как хорошо, что мы оба считаем, что дарить цветы – пошлость. Зачем убивать цветы, вырывать их и дарить? Правда?
Он давно забыл, что это только его, а не общие их мысли.
Трупы цветов. Она слушала и соглашалась. Вернее, не опровергала, хотя казалось очевидным, что эти цветы и растят для того, чтобы они приносили радость…
Но ему то ли выгодно, что не надо тратиться на бессмысленные подарки, то ли он правда вывел целую теорию о трупах цветов…
Ей всего тридцать пять и ему немногим больше. Она смотрит на себя в зеркало. Маленькая блондинка, чем-то похожая на лисичку. Остротой черт, наверное. И выглядит вполне еще ничего. Привычно следит за собой. Мужчины на улицах оборачиваются. Незнакомые все еще обращаются к ней: «Девушка…»