Саттар побежал к сараю.

На Сиверцева словно холодком дохнуло. Он не сомневался, что Куанышпаев вернулся сюда с тем, чтобы прикончить его и Машу. Этим избавиться от лишних свидетелей своего предательства.

Сиверцев попытался вскочить на ноги. Это ему не удалось. Но он увидел, как вскочил лежавший у костра толстогубый парень, выхватил наган и нацелился в спину бегущему к сараю Куанышпаеву.

«Ну!.. Ну!» — мысленно подстегивал его Сиверцев. Ему казалось, что толстогубый не успеет. Но выстрел все же грохнул. Он как бы насквозь прошил ночь. Лежавший у костра старик быстро пополз в темноту. А Саттар от сарая метнулся к дувалу. Следующий выстрел толстогубого слился с ответным выстрелом из-за дувала. Толстогубый выронил пистолет, постоял, покачался и рухнул головой в костер, выбив из него столб искр. А вскоре зазвякал засов. В распахнувшуюся дверь ударил сноп лунного света. В проеме стоял Саттар.

«Все, конец!»

Но все в Сиверцеве запротестовало против этого. Жгучая жажда жизни толкнула в сердце, ударила дикой дрожью по телу и помогла вскочить на ноги.

Саттар уже совсем рядом.

— Ты живой, Алеке? — голос его прозвучал участливо.

«Неужели явился, чтобы помочь?» — обожгла мысль.

— Живой, — ответил, а сам осторожно отступил к стене. Все еще не верил. Казалось, Саттар хитрил.

— Давай разрежу путы, — в руках у Саттара нож.

Сиверцев отступал шаг за шагом. Он примеривался, как и куда лучше ударить головой Саттара. Тот понял, что задумал Сиверцев, и засмеялся.

— Не бодайся. Не по твою душу пришел, — он подступил ближе, решительно повернул за плечи Сиверцева и разрезал аркан, стягивавший ему ноги, затем руки. Они сразу остро заныли от кинувшейся к ним крови.

— Маша где?

— Кто? — не понял Саттар.

— Докторша.

— Тут, за стеной. Бери ее, Алеке, и беги. Кони есть, хорошие. Пять штук, — заторопился Саттар. — В Джаркент только не беги. Джаркент Чалышев с Токсамбаем на днях возьмут.

— Это о нашем начальнике милиции Чалышеве речь давеча шла? Его Токсамбай князем величал?

— А разве не знал, что он князь?

— Вообще-то слышал.

— Правая рука атамана Дутова он.

— Ну? — Сиверцев пытливо, насколько позволяла темнота, поглядел Саттару в лицо и, схватив его за плечи, сказал: — давай быстрее коней седлать. К Крейзу надо скорее. Там ему и расскажешь обо всем.

— Нет, — покачал головой Саттар, — нельзя мне к Крейзу. Сразу к стенке поставит. Я давно ведь из одной чашки с князем кумыс пью.

— Ничего не значит. Важно, что ты сейчас понял. Крейз знаешь… Я ему про тебя все расскажу. Ручаюсь, — попробовал уговорить Сиверцев Саттара.

— Ты не все, Алеке, знаешь, — криво усмехнулся Саттар. — Помнишь, когда за атаманом ходили через кордон, думаешь, почему у меня живот заболел? Надо было так. Я прямой дорогой сбегал к атаману, письмо князя ему отдал. За это разве Крейз не поставит к стенке? Нет, нельзя мне с тобой, — Саттар завершил сказанное коротким взмахом руки.

— Значит, опять в бандиты, опять к Токсамбаю?

— Нет. К этому псу жирному не пойду. Я думаю, как ветер находит дырявую юрту, так и человек находит, какая у него из дорог лживая. Я свою лживую дорогу, однако, узнал. Теперь мне, чтобы спасти голову, надо отдать уши. Куда-нибудь заберусь подальше, где меня не знают. Степь вон какая большая. Может, в Гурьев убегу. Рыбу таскать буду. Мало ли, — неопределенно вздохнул Саттар и на все последующие уговоры Сиверцева только отрицательно встряхивал головой.

Он помог выбрать и зануздать коней, помог Маше и Айслу взобраться в седла, проехал вместе с ними и Сиверцевым за стойбище и только в конце распадка, круто свернув в сторону, припугнув гортанно иноходца, растаял среди степи, залитой блеклым светом ночных звезд.

Сиверцев, прислушиваясь к затихающему конскому топоту, не мог не пожелать в душе, чтобы Саттар благополучно добрался до места, чтобы в его дальнейшей судьбе все сложилось хорошо.

А Саттара в конце этой же ночи, на самом свету, спящего, захватил отряд чекистов, который Савва Думский обходным путем вел к Лесновке наперерез банде Токсамбай. Савва хотел было тут же расстрелять предателя, но потом передумал и, связав, отправил под конвоем к Крейзу.

Житель одного из ближних к Джаркенту аулов Фатих Ахмедов явился к Крейзу. Он неторопливо размотал с шеи платок, вытер им лицо, вытащил из кармана деревянную шакшу, заложил за щеку основательную порцию насыбая и, подсев к столу, протянул для пожатия сухую загрубелую руку.

— Здравствуй, начальник!

— Здравствуй. С чем пришел?

Фатих начал с того, что три дня назад у него взяла и умерла старуха. Пришлось хоронить. Не то он бы заявился куда как раньше, не тянул бы столько. Ведь похоронить человека не так-то уж просто. На это требуется время.

— Как буду теперь без старухи, не знаю, — вздохнул Фатих и по-бабьи прижал ладони к впалым старческим щекам. В его усталых глазах, упрятанных среди морщин, затаилась большая печаль. — Худо будет. Один. Детей нету совсем.

Крейз сочувственно поглядывал на Фатиха и ждал.

Повздыхав, старик заговорил о том, как он пригнал на базар овцу. Но не продал ее и повел назад в аул. За юродом, в пади, около бывшего скотного двора Токсамбай, ему пришлось заночевать. Когда-то на этом дворе он каждую весну стриг овец.