– Ты, правда, так считаешь?– обрадовано пискнула Надюха. – А я? Я ему могу приглянуться?

– Ты можешь, – авторитетно заявила Ленуся. – Вон, сиськи у тебя какие! Эх, были бы у меня такие сиськи…

Надюху, видимо, этот ответ вполне удовлетворил, так как больше вопросов не последовало, и подруги замолчали. Мне же, отчего-то, было неприятно это слушать. И на мгновение, я ощутила жгучее желание разодрать на множество окровавленных кусков Надюхино богатство.

– Только бы Давид Львович не повёлся на эти дынеобразные сиськи, – мелькнула дурацкая мысль.

Но в тот же миг, я постаралась изгнать её из своей головы. Да какое мне, собственно, дело до Надькиной груди и черноволосого психолога? Пусть сам разбирается, нужны ли ему дыни этой девахи или нет. Подумаешь, тёплый голос, крепкие горячие руки и вокальные данные. Что же теперь, из-за всего этого превращаться во влюблённую дурочку?

Стены подъезда окрашены в тёмно-зелёный и густо усеяны надписями, оскорбляющими честь и достоинство некой Иры, восхваляющими Виктора Цоя и утверждающими, что Генка из десятой квартиры – козёл. Пахнет жареной картошкой, квашеной капустой, табаком и плесенью. Стучусь в дверь, обитую красным дермантином. Такая дверь только у Юли. У Юли всё самое лучшее, всё самое красивое и пинал, и ластик, и тетрадки. Да и вообще, Юлька- лучше всех. И если она сейчас мне не откроет, если перестанет со мной дружить, я не переживу. Конец нашей дружбы станет концом всему.

– Юля, открой! – кричу я, молотя кулачками по двери. Кулаки мягко ударяются о красный материал, проваливаются в него, и я боюсь, что Юлька может не услышать.

– Юля, ну не обижайся!

Она часто любила так делать, надувать губки на пустом месте, отворачиваться, не слушая ни извинений, ни доводов, и убегать. Я же, всегда бежала за ней, стучала в дверь, умоляла открыть, надеясь на милость подруги. И милость оказывалась. Юлька, с видом королевы, открывала дверь, приглашала войти, и мы пили чай с лимонными леденцами и слушали магнитофон её брата.

Минуты у закрытой двери были для меня самыми страшными, самыми напряжёнными. Я их боялась, и по тому, старалась угождать Юльке во всём. Но ни моя покорность, ни моя преданность не спасали. Всё чаще и чаще Юлька, голенастая высокая девчонка, с милыми русыми кудряшками и распахнутыми, словно в удивлении голубыми глазами, убегала, захлопывая красную дверь перед моим носом. Всё дольше мне приходилось ожидать её прощения.

– Юля, открой, пожалуйста! Я же просто пошутила, я не хотела тебя обидеть.

Нет ответа. Заперта дверь, клокочет лифт, кто-то бросил мусор в мусоропровод. Сквозь мутное оконце в тёмное нутро подъезда сочится белый свет пасмурного дня.

Шаги на лестнице, мерные, осторожные. Они приближаются, становятся громче и громче, метрономом отсчитывая секунды до ужасного, неизбежного. Иррациональный страх охватывает, сжимает в холодных тисках. Чувствую омерзительный дух чего-то сладковатого. Таких запахов в своей жизни я не встречала, но почему-то знала, что именно он причина моего страха.

Знаю, что не смогу убежать, и тот, кто сейчас поднимается по лестнице, догонит, настигнет на любом этаже. Бью из за всех сил по красному дермантину.

– Юля, открой! Открой!

Но дверь остаётся глуха. Бегу к чёрной, стучусь в неё, но вновь нет ответа. Потом бросаюсь к деревянной. Дерево ребристое, жирное и липкое от множества прикосновений.

– Помогите! Помогите!

Резкий рывок, и я валюсь на заплёванный пол. Надо мной склоняется огромный детина в спортивных штанах и пожелтевшей майке- алкоголичке. Из подмышек торчат болотного цвета мокрые от пота волосы. И запах, густой, страшный, приторный. Он окутывает меня, парализует.

Лицо детины искажено в свирепой гримасе, в глазах плещется безумие, изо рта вытекает длинная полоска слюны.

Колено, обтянутое синей тканью штанов упирается мне в живот, огромная волосатая ручища фиксирует запястья над головой, и последнее, что я вижу – кухонный нож. На его поверхности отражается мутный белёсый свет, и боль… Страшная, безумная, безграничная боль. Я кричу, уже погрузившись во тьму, чувствую, как по лицу бегут струйки чего-то горячего и солёного, затекают в открытый рот, и язык ощущает привкус металла.

– Дыши! Всё нормально, мы сейчас в лесу, а тебе просто приснилась какая-то пакость.

Голос спокойный, но твёрдый вырывает меня в реальность. Кольцо рук сжимает крепко, дыхание щекочет висок. Пляшет весёлый костёр, отбрасывая блики на поверхность сосновых стволов. Над головой, подобно гигантской вороне, раскинула крылья ночь. Пахнет смолой, палой листвой, дымом и грейпфрутом.

– Пей, – мне протягивают железную кружку с чаем.

Зубы стучат о край, я глотаю терпкую жидкость, невольно прислушиваясь к ударам собственного сердца. Все спят. Никто не проснулся, разбуженный моими криками, и это немного успокаивает.